— А чем, по-твоему, тебя собирались угостить? Молоком человеческой доброты? — Шарпа так и подмывало ткнуть ему ножом в глаз, но он сдержался и, дабы не поддаться искушению, отступил. — Значит, ты сдал мистера Сковгаарда Лависсеру?
— Я незнаком с майором Лависсером, — уперся Банг, как будто это обстоятельство делало его поступок менее омерзительным.
— Да, ты продал отца Астрид этому человеку. Я был там час назад. Его дом охраняется, как пограничная крепость. Ты передал его в руки французов.
— Я передал его датчанам!
— Французам, чертов болван! И одному только Богу известно, что они сейчас с ним делают. Если помнишь, в прошлый раз ему вырвали два зуба.
— Они обещали, что не сделают ему ничего плохого.
— Жалкий мерзавец. — Шарп посмотрел на Астрид. — Хочешь, я убью его?
Она покачала головой:
— Нет-нет.
— Зря, он это заслужил.
Стрелок вытащил упирающегося приказчика во двор и запер в каменной конюшне с плотной дверью и увесистым замком. Потом осмотрел оставленную на ночь во дворе ручную тележку, в которой лежало восемь неразорвавшихся снарядов. Опасности они, наверно, не представляли, но Шарп решил, что утром вытащит запалы и на всякий случай польет заряды водой. Вернувшись в дом, он сгреб монеты, отправил их себе в карман и поднялся по лестнице.
Астрид дрожала, хотя в комнате и не было холодно.
— Эти люди… — пробормотала она.
— Те же самые, что уже приходили сюда. Дом на Бредгаде превратили в тюрьму.
— Что они делают с ним?
— Задают вопросы.
Шарп не сомневался, что рано или поздно Сковгаард не выдержит и начнет отвечать. Может быть, уже начал. А раз так, то эти ответы должны остаться в Копенгагене. Нужно сделать все, чтобы список имен не достался французам, но для этого придется проникнуть в дом на Бредгаде, а сделать это в одиночку Шарп не мог.
— Я снова уйду, — сказал он, кладя руки ей на плечи, — но вернусь. Обещаю. Я вернусь и останусь здесь. Держи склад на запоре. Никому не открывай. И не выпускай Акселя.
— Не выпущу.
— Он будет хныкать, умолять. Будет врать, что умирает от жажды и голода. Не слушай. Если ты откроешь дверь, он набросится на тебя. Он этого хочет.
— Он хочет только денег.
— Он хочет тебя, милая. Думает, что теперь, когда твоего отца здесь нет, ты обратишься за помощью к нему. Ему нужна ты, ему нужен склад, деньги, все. — Шарп поднял семистволку. — Держи все двери закрытыми. Никого не впускай и не выпускай. Я вернусь.
Ночь была на исходе. Пожары понемногу догорали, хотя кое-где пламя еще не унялось и порывалось в небо, с которого падали уже не ядра и снаряды, а маслянистые, похожие на черный снег хлопья пепла. Там, где еще полыхали дома, суетились люди. Воды в городе не хватало, и ее привозили в бочках из бухты. И все же мало-помалу пожарные и моросящий дождь справлялись с огнем. От пепелищ тянуло запахом обуглившейся плоти. На улицах стояли гробы, больницы не вмещали раненых.