— Правда? — удивился Шарп. — А я-то думал, что по-швейцарски. — Она рассмеялась. Шарп упирался спиной в планшир, а Грейс сидела у его ног. — Возможно, они имели в виду, что хотят повернуть на запад? Мы плывем на юг уже четыре дня.
— Куда нам спешить, — вздохнула она. — Ах, как бы мне хотелось, чтобы это плавание никогда не закончилось! — Грейс поцеловала Шарпа в нос. — Сегодня за ужином ты был отвратительно груб с Уильямом.
— Вот уж нет! Мне пришлось держать язык за зубами, — отвечал он, — зато теперь моя голень — один сплошной синяк. — Шарп прикоснулся к ее щеке, восхищаясь тонким очерком скул. — Хоть он и твой муж, любовь моя, но порой мелет такую чушь! Обучать офицеров латыни! Какой прок от этой латыни?
Леди Грейс пожала плечами:
— Если враг захочет убить тебя, Ричард, кого ты призовешь в защитники? Образованного джентльмена, толкующего Овидия, или неотесанного головореза размером со шкаф?
Шарп сделал вид, что размышляет над ее словами:
— Если ты так рассуждаешь, то, пожалуй, выберу-ка я этого… приятеля Овидия.
Леди Грейс рассмеялась. И снова Шарп подумал, что эта женщина рождена для радости, а не для печали.
— Я скучала по тебе, — прошептала она.
— И я по тебе, — отвечал Шарп.
Она выпростала руки из-под складок широкого черного плаща. Под плащом оказалась лишь сорочка. И до утра они позабыли про Кромвеля, Полмана и его таинственного слугу. Только серебристый диск луны освещал «Каллиопу», плывущую на юг ли, на запад? В ту ночь любовникам не было до этого никакого дела.
Капитан Пекьюлиа Кромвель, вглядываясь в подзорную трубу, беспокойно мерил шагами шканцы. Волнение капитана передалось пассажирам. Они гадали, что тревожит Кромвеля, и сошлись на том, что капитан ждет бури. Однако Кромвель не отдавал никаких приказаний — никто не убирал паруса и не проверял крепления пушек.
Эбенезер Файрли — набоб, который так горячо спорил с лордом Уильямом за ужином, — в поисках Шарпа вышел на верхнюю палубу.
— Надеюсь, мистер Шарп, вчерашние слова этого болвана не сильно вас расстроили, — пророкотал торговец.
— Вы о лорде Уильяме? Вовсе нет.
— Только слабоумный может утверждать, — с жаром продолжил Файрли, — что нельзя прожить без латыни или греческого! Что проку в латыни? Из-за таких, как он, я стыжусь называться англичанином.
— Я не чувствую себя оскорбленным, мистер Файрли.
— А его женушка не лучше! Обращалась с вами, как с грязью! За все время путешествия она даже ни разу не заговорила с моей благоверной.
— Она очень красива, — тихо промолвил Шарп.
— Красива? — раздраженно переспросил Файрли. — Ну, если вам по душе ее надменное обхождение! — Торговец фыркнул. — А чем еще им заниматься, как не их хваленой латынью? Они не выращивают пшеницу, не строят фабрик, не роют каналов. Их угораздило родиться знатными, Шарп, вот и вся их заслуга! Поверьте, Шарп, я не радикал — кто угодно, только не я! Однако иногда я думаю, что перед зданием парламента не мешало бы установить гильотину. Я бы нашел ей применение, уверяю вас. — Файрли глазами показал в сторону Кромвеля. — Пекьюлиа сегодня не в духе.