Со стеснённым сердцем оставил я Ржевусского. Этот знаменитый соотечественник, испытанный друг, достойный гражданин и прекрасный человек, вскоре умер. Он похоронен на Кампо-Санто, в Пизе. Семья его предполагала поставить ему памятник; я думаю, однако, что она ограничилась лишь тем, что наметила место для постановки памятника.
Наконец я уехал. Я мог провести только два дня в Вене, где не нашёл никого из моей семьи, кроме двух маленьких сыновей моей сестры Замойской (Владислава и Жана), очень плохо принявших меня. Я остановился только в Пулавах, где нашёл в сборе всю мою семью. Но я не мог долго там оставаться. Мои родители и сестры против своего желания сами просили меня торопиться с отъездом. Нигде не останавливаясь, день и ночь мчался я до самого Петербурга, куда вскоре прибыл и мой брат.
1800 г. Лето
Смерть императора Павла. Начало царствования императора Александра
Чем ближе подъезжал я к Петербургу, тем труднее становилось мне сдерживать противоположные чувства — счастья и нетерпеливого желания скорее увидеть людей, к которым я был привязан, и неизвестности относительно перемен, которые должны были произвести в этих людях время и новое положение.
Навстречу ко мне из столицы выслан был фельдъегерь, встретивший меня близ Риги. Он вёз мне дружескую записку от императора и подорожную с приказом почтмейстерам ускорить моё путешествие. Адрес на письме был написан рукой императора. Он называл меня действительным тайным советником, что равнялось чину генерал-аншефа. Я был удивлён, что Александр так быстро возвёл меня в этот чин, и твёрдо решил не принимать его. По приезде я отдал ему конверт от письма. Он, действительно, написал это по рассеянности; но в России можно было бы поймать государя на слове и воспользоваться его подписью. Я не думал об этом и не получил в России ни одного чина, кроме того, которым наградил меня Павел.
Наконец я увиделся с Александром, и первое впечатление, оставшееся у меня от этой встречи, достаточно подтвердило мои тревожные предчувствия. Император возвратился с парада или с учения, как будто бы Павел был ещё жив. Он был бледен и утомлён. Он принял меня очень дружественно, но с грустным и убитым видом, без проявления той сердечной радости, какую мог бы выказать человек, которому не нужно наблюдать за собой или стеснять себя в своих чувствах. Теперь, когда он стал государем, мне показалось, хотя, может быть, и несправедливо, что у него появился оттенок какой-то сдержанности и принуждённости, и сердце моё сжалось.
Он повёл меня в свой кабинет. «Хорошо, что вы приехали, наши ожидают вас с нетерпением, — сказал он мне, имея в виду несколько лиц, казавшихся ему более просвещёнными, а главное, более либеральными, на которых он смотрел, как на своих особых друзей и к которым питал большое доверие. — Если бы вы были здесь, ничего этого не случилось бы: имея вас подле себя, я не был бы увлечён таким образом». Затем он рассказал мне о смерти своего отца, выражая при этом непередаваемое горе и раскаяние.