Граф Морков, легкомысленный по своей самонадеянности, невнимательный, благодаря гордости и презрению ко всему, что непосредственно его не касалось, был уверен, что всё устроится, и не позаботился о том, чтобы условия брака были выражены в письменной форме и своевременно подписаны. Лишь только дело дошло до подписи, возникли препятствия.
Король Густав IV желал, чтобы русская княжна, будущая королева Швеции, была ограничена в свободе исполнения обрядов её религии в Стокгольме. Шведы, страстные протестанты, также подымали рассуждения по этому вопросу. Граф Морков не обратил на это обстоятельство особого внимания и решил, что нужно двигать дело и поступать так, как будто бы всё уже было обсуждено, не давая шведам времени для размышлений в том расчёте, что они не осмелятся отказаться от дела, которое зашло уже слишком далеко. Он полагал далее, что прекрасная наружность великой княжны довершит всё то, чего не могла достичь ловкость русского министра.
Но дела приняли не тот оборот, на какой рассчитывал Морков, полагаясь на свою прозорливость. Молодой король был самым ревностным протестантом во всей Швеции. Он никак не хотел дать своего согласия на то, чтобы у его жены была в Стокгольме православная церковь. Его министры, советники, сам регент, боясь последствий оскорбления, наносимого Екатерине, советовали ему уступить её желаниям и изыскать какое-нибудь среднее примирительное решение, но всё было напрасно.
Вместо того чтобы поддаться этим убеждениям, Густав IV в продолжительных беседах с молодой великой княжной старался склонить её на свою сторону и почти заставил дать обещание принять религию своего будущего мужа и той страны, в которой ей предстояло поселиться.
Король отвергал все предложения графа Моркова, клонившиеся к тому, чтобы уладить препятствия. Напрасно ему говорили, что он подвергает Швецию опасности войны с Россией, если, зайдя уже так далеко, откажется от брачного союза перед самым его совершением. Всё было тщетно. Напрасно назначили день обручения; напрасно ожидала торжества парадно одетая императрица, духовенство и весь собравшийся двор, ничто не тронуло Густава IV.
Это упорство молодого короля по отношению к требованиям России и её могущественной властительницы вначале обеспокоило, затем испугало шведов, но, в конце концов, понравилось им. Их тщеславию льстило, что король выказал столько характера. Оживление, вызванное в Петербурге появлением шведов с их королём во главе, на следующий же день после описанного события сменилось мрачным безмолвием, разочарованием, неудовольствием. То был день рождения одной из младших великих княжон (в настоящее время вдовствующей королевы Голландии). При дворе, следовательно, был бал.