Нет, нам, как я понимаю, еще повезло. В городе соорудили несколько базовых общежитий, где и зимой топят, и вода есть. Свет дают иногда. Скоро последнее топливо придет в негодность, и мы окончательно перейдем на жизнь при лучине. Но это не так плохо, насколько я знаю, во многих населенных пунктах и такого нет. Такие города гибнут быстро, или разбегаются. Гибнут не обязательно от мародерства или голода, иногда от чумы.
Она будто почувствовала, что люди от развитой цивилизации снова скатились в средневековье, и вышла покуражиться напоследок. Через юг России (наверное, правильно писать бывшей России, сейчас все государства бывшие) новая волна эпидемии прошла лет пять назад, сразу после остановки Новошахтинского завода. Сгребали все запасы антибиотиков, шарили по пустым домам, аптекам в заброшенных городках и поселках, везде. Болезнь остановили, но осталось нас мало. Очень. Сейчас население города где-то двадцать-тридцать тысяч человек, практически как после войны. В этом есть и положительные стороны. Несколько сот тысяч человек точно не прокормились бы даже на здешней щедрой земле. Пока еще немного горючего есть, но скоро возделывать землю надо будет вручную. Мы перекопали почти все газоны и скверы в городе, опять же как после войны. С существующих полей возить продукты не на чем.
И все же, хотя мы постепенно переходим на полностью ручной труд, свободного времени у нас ужасающе много. От этого не прекращаются самоубийства. Раза два в месяц они происходят непременно. Это не считая умирающих естественной смертью. Утро начинается с простукивания дверей, откуда никто не вышел. Иногда оказывается, что хозяева прихворнули или проспали, а иногда их запихивают в мешок и везут на погост. Мешков много, их произвели еще десятилетия назад и они хорошо хранятся. А дерева жалко. Дерево мы свозим отовсюду — доски со складов, заборы брошенных домов, мебель из пустых квартир. Это пойдет на топливо. Мы не так уж плохо подготовились.
Все равно мне непонятно, зачем я живу. Давным-давно приходилось читать книгу о человеке, жившем в Германии в сороковые годы. Когда его сына убили на фронте, он начал делать антиправительственные листовки, попался, и его приговорили к гильотине. Некий доброжелатель передал ему ампулу с цианидом, герой не применял ее слишком долго, потому что хотел досмотреть до конца, как это — быть приговоренным к казни. Похоже, я тоже просто досматриваю спектакль. Кстати, тот герой ампулу потерял и его-таки гильотинировали.[2]
Книгу надо попробовать найти, если она есть. А то их и на растопку пускали. С криками, истериками: «Да кто теперь будет это читать!». Нашлись активисты, которые отстояли право библиотек на существование, пока жив последний человек.