Он говорил о лекарстве от общего бесплодия, Максим понял это без пояснений.
— Найдут, вы держитесь. Непременно найдут, вы доживете еще…
— Нет, я — нет, — ответил старик тем же звучным голосом. — Но ты обещай, что дождешься, слышишь?
Он помолчал и добавил:
— А ведь так и не узнает никто, что мы были… что жили на Земле такие дураки…
— Может, узнают, — Максим отыскал в темноте старческую сухую руку и сжал ее. — Склады же устраивают с нашими книгами и прочим, капсулы времени закладывают, может, прилетят братья по разуму и узнают про нас… если, конечно, они есть. Надписями помечают.
— Братья по разуму. Это когда братья по крови друг другу глотки режут. Никому мы нужны не были живые, и потом нужны не будем, планету-то загадили, — голос деда охрип и стал тише. — Надпись знаешь, какую бы я оставил? У меня отец был учителем истории, назвал меня в честь того самого царя спартанцев, помнишь? Зря ты, Максим, в наш пединститут не пошел…
— Там посокращали факультеты и не осталось бюджетных мест. Я бы не поступил.
— А ты и не пытался. Ну вот, я бы такую надпись оставил: «Путник, поведай ты гражданам Лакедемона, что, их заветам верны, мертвые здесь мы лежим». Только кто ее теперь поймет…
За окном хлопьями падал снег. Старик какое-то время лежал тихо, потом сказал без горечи, почти равнодушно:
— Услышать бы еще хоть раз детский смех…
Максим кинулся в свою квартиру, в ящике стола нашарил старый телефон с простейшей полифонией, где среди мелодий гудков была одна, напоминающая детский смех. Так, глуповатое хихиканье, раздражавшее его еще в младших классах, но пусть оно, пусть хоть суррогат… Пока он вставлял батарейку от своего теперешнего телефона в старый (просто чудо, что она подошла по размеру), пока набирал пароль, времени прошло совсем немного, но для старика оказалось достаточно. Он будто держался за жизнь, когда кто-то был рядом, и выпустил ускользающую нить, оказавшись в одиночестве.
— Леонид Иваныч, — позвал Максим. Старик не ответил, в темноте очертания его лица напоминали неподвижностью статую. Дыхания тоже не было слышно. Максим присел рядом, а телефон глупо хихикал в тишине.
Деда Леонида пришлось оставить в морге для государственных похорон. Его сбережения съела инфляция, а цены на ритуальные услуги взлетели до небес, люди, не имея возможности продолжить род, старались хотя бы увековечить память своих усопших со всей возможной пышностью. Спрос породил предложение, и в итоге общественные похороны стали единственным выходом для многих. В квартире старика быстро поселились какие-то шумные личности в неопределенном количестве и непонятной национальности. Самые смелые соседи пытались спросить, кто продал им квартиру и нашлись ли у деда наследники, но натыкались в лучшем случае на молчание, в худшем на ругательства.