Пути и перепутья (Авторов) - страница 262

Дворня шепталась, окрестные деревни шептались, господин барон готовился к новому сватовству — как истечет месяц траура. Он не сомневался, что переживет этот месяц.

Тонкие пальцы сплетали травинки, ниточки, конский волос и золотую нить из баронского камзола.

Барон помнил имя, и убить его собственными руками демоница не могла. Но пусть попробует объяснить это рассвирепевшему коню или лопнувшей подпруге. Каждому дорожному камню. Мосту и реке. Блуждающему болоту.

Его милость барон де Бельвейзиг не сможет просидеть дома всю оставшуюся жизнь.

Узел. Загнувшийся угол дорожки. Верный Густав упадет вместе со свечой. Пламя быстро взберется по занавескам, перекинется на ковры, жадно оближет дубовый стол, на котором хранится колдовской фолиант.

Узел. Рассохшаяся доска лопнет под тяжелым сапогом. Узел. Натертая лестница выскользнет из-под ног.

Узел. Узел. Узел.

На плечах нечисти мирно висела теплая серая шаль.

Я бы предпочла быть где угодно, но не здесь. Я не сильна в принятии решений. С удовольствием уткнулась бы в книгу, но вместо этого стою на скользком берегу и щурюсь в туман, ползущий с реки. Трава под ногами, как слипшиеся от пота волосы. Силуэты деревьев на том берегу реки не различить — я близорука с детства. Это касается и Видения. Каждую минуту боюсь пропустить то, что должна увидеть. То, что никто, кроме меня, увидеть не способен.

Одной рукой я сжимаю ладонь Рове, а другой — опираюсь на посох. Цилла стоит поодаль — руки сложены на груди, на поясе ржавый меч. С того дня, как разлилась река, на ее счету уже дюжина немертвых. Даже не верится, что ей всего тринадцать лет. Я беспомощно оглядываюсь на тех, кого привела с собой, тех, кого собираюсь увести в новую жизнь: на тридцатилетнего деревенского дурачка и хмурую девочку-подростка. Хороша же из меня провидица.

Я слишком поздно поняла, что происходит. Слишком поздно ― вот девиз моей жизни. Как и все, я верила, вернее ― хотела верить, что нам нечего бояться у реки. Ее вода исцеляла болезни и помогала ранам затягиваться, а сети каждое утро наполнялись богатым уловом. А еще ее течение приносило к берегу диковинные вещи: разбухшие от воды книги, в которых я понимала через слово, обломки невиданного здесь дерева, черепки глиняной посуды, расписанные незнакомым узором. А однажды, год назад, после весенних дождей, река небывало разлилась и принесла сотни немертвых. Сотни шевелящихся тел, лишенных души. Должно быть, воды подмыли старое кладбище выше по течению.

И тогда — слишком поздно — я увидела: нам было чего бояться. Я увидела, как волна немертвых смыла мою деревню. Как умерли те, кто здоровался со мной при встрече и шипел вслед: «Помешанная!» Как дочка деревенского кузнеца вытерла слезы, разжала мертвые пальцы отца, все еще сжимавшие меч, и снесла голову своему первому немертвому, догрызающему ногу ее матери. А потом пришла следующая волна, и я поняла наконец, что означает «наполнять собой землю». Это то, что получается у людей лучше всего. У всех без исключения. Умирать и пополнять собой кладбища, семейные склепы и курганы.