Олень смотрел так, будто силился что-то сказать, но не мог, и наконец закрыл глаза и уронил голову. Бока его, однако, вздымались, стало быть, умирать он пока не собирался. Достаточно было омыть раны — а серьезными они не были, собаки успели только порвать шкуру да похватать беднягу за ноги, — и приложить ладонь, вспоминая заученное когда-то на века… Вот уже олень задышал ровнее, вздрогнул, поднял голову, тревожно подергивая ушами, а там и вовсе встал на ноги.
— Беги же в лес! Беги, не то вместо собак появятся охотники с разящими стрелами и копьями, а с ними я сражаться не стану, я гость в этих лесах.
Олень не уходил, смотрел в упор, как не смотрят дикие звери.
— Я не понимаю тебя, прости. Но если желаешь, иди со мной, я не откажусь от такого спутника.
Он протянул руку, и олень наклонил голову, давая погладить себя по шее. Где-то далеко взлаивали собаки.
— Ну что ж, идем.
Однако они не успели сделать и шагу: из зарослей явилась вдруг прекрасная девушка в короткой одежде, светловолосая, сероглазая, со снаряженным луком наготове.
— Это моя добыча, смертный, — холодно сказала она, указав на оленя. — Отойди. Что?.. Ты смеешься? Надо мною?!
— Прости, о светлоокая, — сквозь смех выговорил он. — Я не хотел обидеть тебя, да только ты ошиблась — я не смертный.
— А кто же ты? — недоуменно спросила девушка, опустив лук. — Я не знаю тебя. Ты не бог и не полубог, на лесного духа ты тоже не похож… Герой, быть может?
— Я синда, — с улыбкой ответил он, отвесив поклон. — А кто ты, прекрасная дева?
— Ты, видно, нездешний, — сказала она, — иначе признал бы Артемиду-охотницу!
— Признаюсь, сперва я принял тебя за девушку из своего народа. Не сочти за дерзость, но ты похоже одета и, я вижу, уверенно держишь лук.
— Откуда ты, странник? — спросила девушка, подходя ближе. Она едва доставала ему до плеча, но смотреть вот так не смогла бы и королева.
— Издалека. Прости, что первым не сказал своего имени, ведь я гость твой. На родине меня прозвали Цветущею весной, — он коротко поклонился.
— Что за варварское имя, — сжала та губы. — А впрочем, какое мне до этого дело?
— Скажи, прекрасная охотница, чем тебе так досадил этот олень? — он положил руку тому на шею. — Уж не прогневайся, если я испортил тебе охоту, но уж по мне так честнее всадить зверю в сердце стрелу, чем позволить собакам рвать его в клочья еще живым. Нет в этом ни доблести, ни охотничьей радости.
— Очень уж гладко ты говоришь, — сердито промолвила девушка, забрасывая стрелу в колчан. — А что ты позабыл в моих лесах? Гляжу, и лук при тебе, и меч, и кинжал… Кто же ты таков?