Конечно, нолдор строили крепости из камней уже много столетий и, разумеется, делали это быстрее и лучше любого другого народа. Возведение Барад-Дура из доставшихся им обломков всего за пять лет можно было легко записать в достижения, дающие повод для гордости. Но то, что творил сейчас Финрод, поразило и Финголфина. Можно сказать, мордорский Властелин только что вывел эльфийские чары на новый уровень, не требующий даже прямого контакта мастера с материалом, и то, что это, вне всяких сомнений, делалось с расчетом на будущих менестрелей, не умаляло всех плюсов нового метода.
Король-Чародей завороженно смотрел, как на его глазах создается легенда. Судя по глазам орков, статус их нового Властелина взлетел на невероятную высоту, стукнулся о Крышу Мира да там и остался. Коллективная орочья крыша слегка потрескивала и начинала протекать — это как, вот так все само — и ничего на своем горбу никуда таскать не надо! Финголфин много бы дал, чтобы послушать, как очевидцы будут рассказывать о строительстве крепости другим оркам, которым не посчастливилось лицезреть невероятное.
Мордорские вороны недовольно галдели. Уже вторая стая с громким карканьем пронеслась по долине. На больших стройках всегда было чем поживиться, а здесь все шло на редкость неправильно. Из круглого отверстия в горе вытянулась кусачая голова на длинной шее, скусила с неба стервятника и втянулась назад. Ага, лениво подумал Ангмарец. Четвертый и Пятый, видимо, уже вернулись с севера и пригнали от тамошних орков табун земляных червяков для превращения горных отрогов, примыкавших к крепости, в каменный аналог харадского сыра. Если в сыре много дыр, значит, вкусным будет сыр. Если в нем одна дыра… Послышался глухой удар, и за колыхнувшейся стеной что-то начало осыпаться. Пастораль пасторалью, а пора заняться делом, подумал Финголфин, выплюнул травинку, поймал своего коня и поскакал за кулисы.
Настоящее время, Мордор
Маглор предложил использовать работы его подопечных для украшения крепости. Ангмарец, пусть не без сомнения, согласился: может быть, чувство прекрасного у племянника, столько лет проведшего в одиночестве, и стало хромать, но пока новоприобретенные странности Маглора ограничивались лишь разноцветными окнами в Барад-Дуре и покровительством орочьему искусству, Первого из Девяти это более чем устраивало. Однако проект следовало утвердить с начальством. Финголфин так хорошо вжился в роль Ангмарского Чародея, что даже порой забывал о том, что теперешний мордорский Повелитель — это сын его младшего брата. В том числе и потому, что теперь даже нахальные средние феаноринги называли его Королем. Дождавшись теплого послеполуденного солнышка, он нашел Финрода, вручил тому бокал игристого и потащил, как дохлую гусеницу, за угол южной башни. По мере обхода «высокое начальство» все мрачнело и мрачнело, пока наконец не зависло перед третьей картиной в пятом ряду. Стало очень тихо. Птицы смолкли, неподалеку в траву замертво упала белая бабочка. Государь Мордора смотрел на картину. Кто-то наивно и восторженно изобразил его, Финрода, купающим синего дракона под водопадом Рэроса. Что это водопад Рэроса, Властелин узнал только из подписи. Синий дракон был отчего-то зеленым и плоским. А сам Властелин на его костлявой спине — нагим, желтым, косоглазым и тоже плоским.