Только четыре обстоятельства заставляли его вернуться в гостиную с подносом кофе.
Первое: Саймон Фишер — спокойный, компетентный, уверенный в себе человек. Паническое бегство не в его характере.
Второе: он прекрасно умеет блефовать, когда дела идут туго, и знает, что оставаться спокойным — лучший способ выжить.
Третье: интересно, много ли они на самом деле знают. Просто чертовски любопытно.
И четвертое — задняя дверь в его квартире прискорбно отсутствует.
Саймон поставил молоко и сахар на поднос и отправился к гостям.
* * *
— Мистер Фишер, вы слышали о докторе Дэниэле Джексоне? — после неизбежного обмена любезностями приступила к делу Сэм.
Его первой реакцией было напрячься и вспомнить, использовал ли он когда-нибудь этот псевдоним. Потом в голове всплыло несколько статей, которые он читал, ещё когда носил другое имя.
— Это не тот специалист по древнеегипетскому, который отметился на больших археологических раскопках лет десять назад? Чувак был реально крут, правда малость эксцентричный, но затем он выпал из большой науки. Я читал некоторые из его работ — довольно нестандартные, если не сказать — революционные. А потом он просто исчез. Ну, как-то так.
Сэм кивнула. Это были исчерпывающие сведения, с точки зрения академических кругов.
— У доктора Джексона были причины, чтобы прекратить публиковаться, но он продолжал следить за современными тенденциями и читал журналы в своей области. Очевидно, ваши работы произвели на него впечатление, потому что ваше имя оказалось в списке людей, которых он думал привлечь к нашему проекту. Вы уже можете догадаться, почему он перестал публиковаться: его пригласили в секретный правительственный проект. Прежде чем я продолжу, мне нужно знать, готовы ли вы подписать соглашение о неразглашении.
Она выложила на стол несколько листов.
«Соглашение о неразглашении? Какого чёрта здесь происходит?» — Фишер не понимал, что делать. Обычно он старался держаться подальше от важной чепухи, чаще всего игра не стоит свеч. Но ему стало интересно. И что ему какой-то договор? Даже если он решит нарушить его — что вряд ли, — то в розыск за измену родине объявят «Саймона Фишера», но ему-то какое дело? Моральные соображения его не волновали, у него не было особой привязанности к любой стране (страны приходили и уходили, и быстро забывались), а привыкать к очередной личине давно стало всего лишь лёгким неудобством.
Он быстренько просмотрел бумаги, чтобы убедиться, что юридические формулы в них те, которых стоило ожидать, и поставил подпись. После чего откинулся на спинку дивана в ожидании, пока полковник продолжит.