– Огромное спасибо! – с чувством сказала Нонна. – Я бы всю ночь над ним сидела, и неизвестно, что бы вышло! – честно призналась Нонна. Марина вскинула на неё глаза («А у неё красивые глаза! И цвет необыкновенный, ни у кого такого не видела»).
– Над этим? Всю ночь? Не преувеличивай. Это же художественный текст, не технический. Никаких терминов, одни эмоции… А ты где учишься?
Так неожиданно началось их знакомство, незаметно для обеих перешедшее в дружбу. Ну, или почти в дружбу.
подруги
Марину пленяла в Нонне её непосредственность, здоровый пофигизм и несгибаемый, неуёмный оптимизм в «критических» ситуациях, которых у Карпинского бывало – предостаточно. Глядя в смеющиеся глаза подруги, Марина узнавала в ней себя. Она тоже была такой – весёлой, жизнерадостной, ждущей от жизни чудес. Только давно. Когда–то давно Марина жила с ощущением счастья, как сейчас Нонна, а впереди у неё была целая жизнь. Давным–давно… Марина забыла себя – прежнюю. А с Нонной – вспоминала. Вспоминать было не больно…
В группе удивлялись: как эти двое, такие непохожие, такие далёкие друг от друга по возрасту и по характеру, – как они нашли общий язык и умудрились даже подружиться?
Нонна – не удивлялась. Она принимала Марину такую как есть. С вечным коричневым платком (зимой шерстяным, летом шёлковым) и прожжённой у костра, пестрящей заплатами курткой. Под платком Нонна разглядела живые любознательные глаза нездешнего разреза и нездешнего же цвета, которому Нонна долго придумывала название – словно донниковый тёмный мёд… Да, именно так! Золотисто–медовые глаза под длинными – вразлёт – бровями. И матовые мраморно–гладкие щёки. При появлении Нонны щёки розовели, а в глазах вспыхивали огоньки. Или в них отражались огни костра? Нонна не знала.
– Ты когда из этой куртки вылезешь? Она тебе здорово велика и в заплатах вся, – сказала как-то Нонна.
– А зачем? Другая тоже вся в заплатах будет, у костра прогорит! – защищалась Марина.
– А ты не лезь в костёр, садись подальше! – упорствовала Нонна. – Да не идёт она тебе.
Марина не ответила. И когда Нона уже не ждала ответа, услышала вдруг: «Это папина куртка. Конечно, она мне велика, но это всё, что у меня осталось… Понимаешь?»
Нонна не понимала, но взглянула в Маринины – бездонные как пропасть – печальные глаза, в которых (вот странно!) больше не отражалось пламя костра… И не стала уточнять.
Марина обладала редким – во все времена – даром: она умела слушать. Нона с удовольствием вываливала на неё туристские новости, до которых была большая охотница. Марина слушала не перебивая и не переспрашивая, не ахала и не охала, она вообще не выражала никаких эмоций. Но ей было интересно, и Нонна это чувствовала.