В тот же проклятый понедельник 13-го на мине подорвалась машина роты связи — один боец ранен, шесть контужено. Минут через сорок на мину наскочило еще два человека — один убит, второй тяжело ранен.
И уже вечером, когда мы возвращались с ужина и когда, казалось, все беды остались позади, на посадке задел за дом истребитель ЛаГГ-3 — погиб командир эскадрильи 3-го авиаполка капитан Просвирин…
За один день больше несчастий, чем за полгода пребывания нашей части на Мысхако.
В «кубрике» сидели молча. На душе было скверно. Не выходили из головы Финагин, Вакуленко. И вдруг тишину нарушили звуки музыки. Тихие, едва слышимые. Это Круглов забился в угол «кубрика» и взял в руки баян. Низко склонив голову, он выводил такую грустную мелодию, что сердце сжималось от печали.
Время шло, а баян не умолкал, словно изливал наше горе. Наконец Уткин, глубоко вздохнув, поднялся.
— Надо написать письма родителям ребят, — сказал он. — Я напишу Финагиным, а ты, — обратился ко мне, — старикам Вакуленко.
Я сел писать самое трудное в моей жизни письмо: сообщение родителям о гибели их сына.
Пришло время расставания о Мысхако. Взлетели, помахали на прощание крыльями и взяли курс на север. Пересекли Азовское море, впереди показался Мелитополь, чуть правее — Большой Токмак. Там мои родители-старики, недавно освобожденные из фашистской неволи. Слава богу, живы. Навестить бы, да нет пока возможности.
Самолеты уже легли курсом на запад, чтобы произвести посадку у небольшого села Птаховка, севернее Скадовска, куда уже успел добраться передовой отряд нашей БАО. Пролетаем Перекоп. Под крылом — только что освобожденные районы. За Турецким валом — наглухо запертые в Крыму немцы. Из Крыма им теперь только одна дорога — по морю, в Констанцу.
Перед вылетом с Мысхако произошла приятная встреча: «домой» вернулись экипажи Сазонова и Хохлова. Оказываемся, их подбили над Севастополем — сначала Хохлова, а потом и Сазонова. Хохлов посадил свой самолет на «брюхо» на какой-то горной лужайке, а экипажу Сазонова пришлось воспользоваться парашютами. Все остались живы; их приютили партизаны, потом на У-2 перебросили на Большую землю. И вот после отдыха они прибыли в часть. Встреча незабываемая! Не обошлось без скупых мужских слез. Я больше всего радовался встрече с Сашей Емельяновым, моим милейшим другом.
— Скорее бы в воздух, — говорили в один голос прибывшие. Они, кажется, завидовали нам, перелетавшим ближе к фронту.
— Ничего, успеете и вы, — успокаивали мы друзей.
В послеобеденный час мы произвели посадку в Птаховке. Тут не обошлось без неприятности: при перелете отказал мотор у Рожкова, пришлось садиться на «брюхо» где-то возле Чаплынки. Самолет при посадке загорелся. Радист и стрелок выскочили, сорвали колпак с пилотской кабины, вытащили Рожкова, а вот летчика Яковлева, который лежал в гаргроте