— Это будет уже не деревянный, а комбинированный «яроплан», — шутили они.
И ночью они не ушли с аэродрома, подсвечивая карманными фонариками, продолжали латать бока и крылья самолета.
Погода начала быстро портиться. Над бухтой нависли тучи, заморосил мелкий холодный дождик. Свежий порывистый норд-ост медленно, но уверенно «раскачивал» море. Мы в «Мечте пилота» провели беспокойную ночь в ожидании команды на вылет, но так ее и не дождались.
Утром, направляясь на завтрак в равелин, заглянули по пути на аэродромную площадку: как там наши самолеты? У капонира увидели Николая Астахова. Он ходил вокруг своей «коломбины», на которой отчетливо выделялись большие и малые заплаты перкали, покрытой сверкающим серебрином, довольно похлопывал ладонью по фюзеляжу, радостный и возбужденный.
— Ай да технари! — восторженно повторял он. — Чудотворцы прямо! Это ж надо — поднять на ноги такого инвалида!
Техники стояли рядом и счастливо улыбались.
Непогода не унималась. Мы возвратились из равелина промокшие, на ногах — глиняные «калоши». Начали приводить себя в порядок: мыть обувь, стряхивать с кителей влагу, развешивать их на спинки кроватей. Отдыхать никто не собирался: впереди «светила» явно нелетная ночь, а выйти куда-нибудь, даже шаг ступить за нашу «бронедверь» не было никакого желания — «небесная канцелярия» не на шутку перепутала времена года: после холодного дождя на землю начал оседать тяжелый мокрый снег, потом вдруг из-за туч выглянуло солнце, приветливо улыбнулось и снова скрылось, а в воздухе закружились легкие серебристые снежинки.
Но летчики — народ жизнерадостный, унынию не поддаются ни при каких условиях, а тем более после удачно завершенной боевой ночи. В «Мечте пилота» шла шумная возня: шутили, смеялись, подтрунивали друг над другом.
Еще раньше лейтенант Дергачев — заядлый шахматист — организовал турнир и уговаривал всех принять в нем участие — «для массовости». «Массовости» он добился, но состав получился больно уж неравноценный: у меня, например, в клетках было только две «половинки», все остальное — полноценные «бублики», а у Дергачева — сплошь гордые единицы. В этот день ему предстояло играть со мной.
— Ставь «баранку» без игры, я согласен, — предложил я ему. (Я никогда особенно не увлекался шахматами, играл крайне слабо).
— Ну нет, — вполне серьезно ответил Дергачев. — Надо все по-честному.
Что ж, по-честному, так по-честному.
Уселись за стол. Сделали первые ходы. Дергачев хитро улыбается. Я двигаю фигуры и одновременно прислушиваюсь к веселой болтовне в другом конце кубрика. И вдруг вижу — Дергачев поставил ферзя под удар моего коня. Ловушка? Психическая атака? «Хрен с ней, давай психическую», как говорил Чапаев. Спокойно беру ферзя. И слышу: