Сегодня Борис принес сенсационную новость: в одном из залов третьего уровня нашли-таки двуязычный текст. Надпись на архаическом греческом гласила: «Скорпион, жалящий себя, да будет погребен в одиноких мирах до полного исцеления». В тот же вечер я, торжествуя, составила первый греко-фракийский словарик.
Но успешное решение головоломки вызвало целый шквал новых вопросов. Явная родственность некоторых корней латинским прототипам свидетельствовала либо о том, что текст принадлежал поздней эпохе римского владычества на Балканах, либо о древнем родстве самих рассматриваемых языков. Далее, употребленные краткие формы местоимений, глагольные формы оптатива и каузатива были чрезвычайно похожи на германские и балто-славянские аналогичные формы. Даже из имеющегося материала можно было сделать уже вывод о роли фракийского как матрицы при формировании лингвистического аппарата у многих европейских народов, в том числе русского. Мне вспомнились яростные дебаты по поводу подлинности «Велесовой книги», язык которой поразил славистов степенью своего несоответствия научным ожиданиям: точно так же и зазвучавший фракийский казался компиляцией, ремейком придунайских говоров. Но разве не принадлежала Великой Фракии вся территория Южной Европы до берегов Днепра? Фракийские жрецы называли себя бессы; в македонском и ныне бытуют словоформы беса (клятва), бесный (верный). В русском благодаря усилиям христианских миссионеров бес перешел в разряд мелких демонов. Видимо, некогда он был языческим богом, наследником египетского Беса и его женской ипостаси Баст; архаичность этих персонажей ощущалась уже древними египтянами с их зооморфным пантеоном, что говорит об устрашающей древности. Поскольку торговые связи никогда еще не приводили к импорту богов, остается предположить наличие общих корней у этих двух древних народов.
Найденный ключ позволил иначе истолковать некоторые известные с начала ХХ века надписи на фракийском. За два дня я перевела также кое-что из накопившегося у нас с начала работы в святилище материала. Поражало однообразие текстов. Большей частью это были лаконичные сентенции вроде афоризмов Козьмы Пруткова или занимающие целые периоды рассуждения о различиях в природе вещей. Иногда, правда, удавалось уловить проблески своеобразного юмора, иногда — отсылки к неизвестным авторитетам и источникам. Ни следа какой-либо хронологической системы, имен царствующих особ с датами правления и так далее. Я быстро поняла, в чем дело. Святилище было слишком специально предназначенным, его экзистенциальная эзотерическая функция не допускала загрязнения профанной информацией.