И распахнул дверь.
Первым вошёл медведь! Огромный белый плюшевый медведь! Настолько большой, что едва вместился в проём. И у него на шее был бант, тёмно-фиолетовый, а в лапах коробка конфет, тоже огромная, а следом вошёл держащий этого монстра Эдвин, с букетом алых роз в другой руке, примерно таким же внушительным, как и игрушка.
— С днём рождения, красавица! — с широкой улыбкой поздравил меня воин.
Едва сдерживая слезы, я бросилась к Эдвину, и попала в крепкие объятия, под шум грохнувшегося медведя. Но это было ещё не всё. Кто-то вырвал меня у воина, тоже сжал так, что не вздохнуть, сказал: «С днём рождения, сокровище ты наше», и потом Дан вручил букет, который я едва могла удержать, и духи, чей приятный аромат перебил запах цветов.
— Свой букет не отдам, — как-то смущённо сказал Эдвин: — Ты его не удержишь.
А потом вошёл Гобби в строгом костюме, а не в моём старом спортивном. Тоже с букетом, а ещё с книгой, на которой его почерком было написано «Дневник для всего хорошего». Передав духи и цветы Норту, взяла подарок, открыла и прочла: «В твоей жизни было так много плохого, давай ты его забудешь и сюда будешь записывать только хорошее, чтобы запоминалось исключительно оно». Невольно пролистнула пустые разлинованные страницы, с благодарностью улыбнулась умертвию.
И вот тогда появился Пауль!
Две пары тончайших перчаток из чёрной шёлковой нити были торжественно мне протянуты.
Ахнув, я присела, взяла подарок и растроганно выдохнула:
— Спасибо…
— Иии! — заявил Пауль.
— А теперь все за стол, — скомандовал Норт. — У нас времени катастрофически мало.
Сесть не садились — места бы всем не хватило. Норт виртуозно открыл вино, разлил по четырём бокалам, а в два оставшихся налил ночной суп. Эти бокалы достались умертвиям, остальные разобрали парни, мой Дастел протянул мне лично.
И первым сказал тост:
— За тебя, Риаллин, — он смотрел мне в глаза и как-то загадочно улыбался. — За девушку, что ворвалась в мою жизнь и сделала её лучше. За твоё благородство, искренность, способность давать, ничего не требуя взамен, и решимость отстаивать себя до конца, сохраняя верность принципам и идеалам. За твою красоту, ту, внутреннюю, что восхищает, и эту, внешнюю, что заставляет затаить дыхание, едва ты искренне улыбнёшься.
— За тебя, наше сокровище! — Эдвин отсалютовал бокалом. — За самую восхитительную девушку в Некросе.
— За тебя, малышка! — Дан тоже приподнял бокал. — Норт сказал правду — от твоей улыбки замирает сердце, и я желаю, чтобы ты улыбалась чаще, а слёзы в твоих глазках блестели вот только как сейчас — от радости.