Лошади, фырча от удовольствия, послушно пошли за ним с каждым шагом быстро погружаясь в воду, оттолкнулись ото дна и поплыли. Я хватаюсь за верхнюю луку седла, набежавший поток прижимает к боку коня, Мищенко отпускает уздечку, хватается за стремя, натягивая путлище, Штольце с его конём сразу относит от нас метров на пять вниз по течению.
— Не стрелять! — с берега доносится легко узнаваемый женский голос. Оборачиваясь, вижу знакомый до боли силуэт с поднятым на уровень глаз револьвером и тут же ныряю в мутную воду. Волнообразно работая руками, телом и связанными ногами, подныриваю под брюхом лошади и в этот момент слышу несколько негромких хлопков, как от пробки, вылетающей из бутылки шампанского. Открываю глаза: на светло-зелёном фоне видны близкие две черные тени человека и лошади и, увеличивающееся в размерах, красное пятно между ними.
«Мищенко, говоришь? Ну сейчас посмотрим какой ты Мищенко».
Вновь захлопали пробки из-под шампанского.
«По Штольце что ли лупят? Штольце — прежде всего, забудь о Мищенко»…
Но тело работает быстрее мыслей, подхватываю повод, тянущийся от морды тонущего коня, сворачиваю петлей и накидываю на ногу барахтающегося казака. Наши глаза на мгновение встречаются под водой на противоходе: он ещё пытается ухватить меня растопыренной пятернёй, но тщетно, я уворачиваюсь и тут — последние силы покидают меня.
С трудом выныриваю и, показывая на немца, шепчу плывущим ко мне морякам: «Это Штольце, запомните — это Штольце».
Посьетский залив, Тральщик «Баклан».
2 августа 1938 года, 23:00.
— Товарищ Юдин, — драматический шепоток подруги в коридоре возвращает меня в сознание, — неужели вы как доктор не понимаете, что пятичасовая погрузка и восьмичасовой переход от Посьета до Владивостока делают бессмысленной эвакуацию тяжелораненых морем в военно-морской госпиталь: если они не умрут в пути, то такая большая задержка самым серьёзным образом скажется на исходе лечения и сроках выздоровления. Хирургический стол не влезает в кают-компанию, носилки не проходят по узким трапам, ранбольные на палубе лежат под брезентовым навесом. Не лучше ли их было оставить на месте в медсанбатах?
— Не лучше, голубушка, — отвечает ей добродушный низкий голос, — нет никаких медико-санитарных батальонов, они ликвидированы согласно распоряжения Генерального штаба от 1936 года о реформе Санитарной службы РККА, последний, кстати, у нас на Дальнем Востоке расформирован в феврале этого года. Но это, увы, не самое страшное: хуже всего то, что санинструкторы выведены из штата стрелковых рот. Сейчас стрелковые дивизии, по сути, лишены всякого санитарного обеспечения: в результате раненые на месте ранения перевязываются в порядке само — или взаимопомощи, а то и остаются вообще без первой медицинской помощи. Флота, слава богу, эта реорганизация не коснулась, но мы оказались не готовы к последствиям таких масштабных боевых действий на суше: нет оборудованных судов для перевозки раненых, подготовленных медицинских бригад. И всё равно, эвакуация морем в наш морской госпиталь, который находится, по сути, у причала, это единственный выход, так как он здесь в Приморье самый быстрый.