— Потому, товарищ Чаганов, — охотно отвечает она, — что в больнице по имени-отчеству называют только врачей, а медсёстры до пенсии остаются Надями и Верами.
«Куда Оля запропастилась, четыре часа уже прошло»?
— А где и когда ты Анну Алексеевну в последний раз видела? — мелкая гравийная крошка скрипит под нашими ногами.
— Так перед самым отъездом в коридоре, она с какими-то военными уходила. Крикнула мне, что сама приедет в санаторий через час из кого-то БэДэ…
«Большой Дом? В НКВД»?
— В каком звании были те военные? — спрашиваю я безразличным голосом.
— В сапогах, двое молодых, а один такой солидный… — закусила губу девушка, — фуражка с синим верхом и красным кантиком. А ещё смешной такой случай со мной случился: я тут в санатории перед уколом в главный корпус бегала шприцы стерилизовать и там встретила товарища Горбача, а с ним рядом — ну вылитый вы, товарищ Чаганов. Фигура, рост, цвет волос, глаз… причёска — не отличишь… даже отметина на голове. Я опешила, стою смотрю на него, глазами хлопаю, а он внимание на меня не обращает, нос задрал, привык, видно, что его с вами путают.
— Горбач видел тебя тогда?
— Нет, он спиной ко мне стоял, — насторожилась Вера, заметив моё озабоченность, — сказал тому, похожему, что б был готов к шести, встречаемся, мол, на причале и так, не оборачиваясь, пошёл по коридору…
— Во что был одет тот похожий?
— В форму военную… сапоги, фуражка…
«Мой двойник из „НИИ-ЧаВо“? Если да, то что он здесь делает с Горбачом»?
— Сколько времени? — мои швейцарские часы растворились в тумане войны.
— Около шести, я думаю…
«Надо делать ноги, но как оторваться от соглядатая»?
Из боковой аллеи появляется женская фигура в белом халате, подходит к нашему сержанту, развалившемуся на скамейке, и склоняется над ним.
— Чаганов, Вера, помогите! — раздаётся до боли знакомый командный голос.
— Анна Алексеевна, ну наконец-то! — радостно взвизгивает медсестра, — пациент меня совсем не слушается! А что с товарищем случилось?
* * *
Медсестра круглыми глазами смотрит на разгром, учинённый в доме в наше отсутствие: сломанный стул, перевёрнутый стол, разбитый графин и стаканы. На полу лежит связанный полотенцами Горбач с кляпом во рту и что-то мычит, Оля привычными движениями на автомате вяжет руки и ноги сержанту, выпрямляется и смотрит на часы.
— Шесть пятнадцать, — выдыхает она, перехватывает взгляд Веры и подмигивает ей, — так надо, это японские шпионы, а я — лейтенант госбезопасности. Чаганов подтверди. Вера начинает заваливаться назад, и я едва успеваю подхватить её.
Горбач начинает биться на полу и рычать, Оля вынимает кляп из его рта.