В последней комнате — ещё одно скопление отделённых пальцев. Ими, словно внутренностями взорвавшегося слона, покрыты все стены. Часть раскинувшейся массы, словно плесень, на ощупь забирается в медицинский шкафчик, а остальное облепило силуэт, свернувшийся в позе эмбриона на каталке. Уилер открывает дверь, и масса резко реагирует на появившийся свет, вздымается вверх, тянет к нему свои части. Уилер отдёргивается и едва успевает захлопнуть дверь. К счастью, та открывается внутрь комнаты. С мясистым чавкающим звуком масса бьётся об дверь с той стороны, но дверь держится.
Уилер запинается о собственную ногу и сползает спиной по стене напротив двери. То, что лежало на каталке, было свернувшимся человеком. Ещё не трупом — живым человеком, чей единственный глаз был широко раскрыт, а тело медленно перерабатывалось на новые пальцы. Они росли у него из горла. Уилер этого не видел. Ему кажется, что он это видел, но он знает, что не мог.
Вот и всё. Уилер окидывает взглядом коридор. Какую бы дверь он ни попробовал открыть, она либо заперта, либо чем-то перекрыта. Этаж подземный, ни единого окна. Вентиляции, по которой можно было бы проползти, тоже нет.
В дальнем конце коридора раздаются ещё два выстрела. Оглушающий звук ещё несколько секунд гуляет эхом по замкнутому пространству. Хатчинсон на полном ходу выскакивает из-за угла с пистолетом в руке и в несколько шагов оказывается рядом с ним.
— Нашёл выход?
Бессмысленный вопрос. По выражению лица Уилера всё понятно. Ничего хорошего он не нашёл.
— Это место кишмя кишит, — отвечает Уилер. — Во всех комнатах, на всех лестницах. Это абсурд.
В дальнем конце коридора из-за угла тяжко вываливается основная масса. С такого расстояния она кажется подвижной грудой заплесневелого картофельного пюре, кишащей жирными личинками и весящей тонн восемь. Там есть пальцы рук, пальцы ног, проблёскивают маленькие зубы и кусочки костей. В массе два десятка пулевых отверстий, из них льётся кровь, но если у неё и есть жизненно важные органы, то они где-то в другом месте здания, потому что раны даже не замедляют её, не сбивают с методичного и неторопливого поиска. Запах у массы мощный, творчески отвратительный, как у концентрированных медицинских отходов.
— По-моему, спета наша песенка, — дрожащим голосом произносит Уилер. — Спасибо, что попробовала.
Хатчинсон же стоит на месте, опустив пистолет, и смотрит на подступающую массу. Та надвигается медленно, как асфальтовый каток, заполняя коридор почти до потолка.