Несравненное, окрыляющее, сомнамбулическое состояние овладевало мной!
Исчезал фон, улетучивался обыденный мир вещей и явлений, я переставал быть самим собой, переселялся в других, разных, непохожих, — и кипели страсти, шла борьба, ключом била жизнь!..
Однажды в восьмом классе, уже в Севастополе, куда мы перебрались в связи с пошатнувшимся здоровьем матери, наша классная руководительница объявила, что, во избежание лишней болтовни на уроках, посадит нас с девочками.
— Выбирайте сами, кто с кем, — улыбаясь сказала она. — Но поскорее: у нас еще много дел на сегодня.
Мы, конечно, громко возмутились, девчата приняли неприступный вид, мальчишки — деланно безразличный, но в глубине души все были довольны таким оборотом.
Захлопали крышки парт, поднялись шум и веселая неразбериха.
Я сел на третью парту, к окну, оставив свободным место рядом с собой, и отвернулся, как будто происходящее меня не касалось, а сам напряженно «телепатил», чтобы ко мне подсела именно о н а, Галя Яхно, недавно появившаяся в нашем классе, высокая, крупная девочка с кудрявыми черными волосами до плеч и матово-белой кожей лица.
Или помогла «черная магия», или она просто замешкалась и села куда придется, но желание мое исполнилось.
Наверное, это и было тем, что в романах называют первой любовью.
— Ты не против? — спросила Галя, садясь.
— Пожалуйста, — как можно спокойнее ответил я шепотом. Внутри у меня все пело, и я боялся, что она услышит, если заговорю громко.
Она деловито устраивалась — расстегнула небольшой кожаный портфельчик, достала учебник, тетрадь с розовой ленточкой, к которой одним концом была приклеена промокашка, наливную ручку, редкость по тем временам. Из портфеля торчали уголок оранжевой шелковой косынки и румяный бок яблока.
Меня моментально умилили все эти вещи: они принадлежали ей и показались мне такими же славными, уютными, как их хозяйка, как движения ее маленьких белых рук с проворными гладкими пальцами, как ее волосы, пахнущие розовым мылом и солнцем, — они пролетали в сантиметре от моей щеки, когда Галя резко оборачивалась, чтобы ответить на шутки подруг и колкости ребят, завидовавших мне, потому что Яхно, по общему признанию, была самой яркой девушкой в классе.
На всю жизнь сохранил я щемящее, светлое воспоминание о том последнем предвоенном годе, хотя в журнале, напротив моей фамилии, стали появляться четверки и даже тройки, заставившие поволноваться отца и мать. Галя тоже не блистала в ученье: мы настолько были увлечены друг другом, что не замечали ничего вокруг.
Шептались на уроках, обменивались записками, нацарапанными на клочках бумаги, выдранных из тетрадей, причем поводы для такой переписки бывали самыми пустячными, но казавшимися нам важными и значительными: за каждым словом нам обоим чудился скрытый подтекст. Во время игр, затевавшихся перед занятиями в школьном дворе, она выбирала меня, я отвечал ей тем же; на большой перемене в буфете мы сидели рядом и уже не обращали внимания на поддразниванья и подковырки, а когда старая учительница географии однажды сказала о Гале: «Твоя барышня…», я напыжился от гордости.