— Ну что прикажете делать с Лидией Евстафьевной? Ничего поручить нельзя! Полно учащихся в коридоре, а она, вместо того чтобы повесить по-человечески объявление, поплевала на бумагу с обратной стороны и прилепила! Пора понять — дети берут с нас пример! О какой культуре может идти речь?..
Пионервожатая уже стояла в дверях и все слышала.
— Неправда, Ираида Ильинична, — побелев от обиды, пролепетала она. — Я не плевала. Честное слово… не плевала. Я — хлебом… Кнопок не было.
Ираида Ильинична повернулась к ней, подняла подбородок.
— Я никогда не лгу, Лидия Евстафьевна. Потрудитесь запомнить!
— Между прочим, вешать объявления не входит в обязанности вожатой, — буркнул математик, игравший у окна в шахматы с Сафаром Бекиевичем.
Макунина окинула его уничтожающим взглядом и, ничего не сказав, удалилась.
Когда вошел Ларионов, Лида ревела в углу, как ребенок, размазывая по щекам слезы.
Узнав, в чем дело, он принялся ее утешать.
— Пора вам научиться постоять за себя, Лидия Евстафьевна, — хмуро сказал физик, отрываясь от шахмат. — Нельзя позволять, это самое… И если хотите знать мое мнение: вам следовало бы больше времени уделять своим основным обязанностям. То есть пионерской работе…
Евгений Константинович шел на урок в восьмой класс со смешанным чувством горечи и злости. Старая, вечно новая история. Сильный притесняет слабого. Вожатая она — не ахти какая, хотя и старается: маловато выдумки, азарта, знания детей… Но это не означает, что ее нужно превратить в девчонку на посылках. Кстати, Лиде, пожалуй, не так уж и мало лет…
Еще не дойдя до дверей, он услыхал шум. Детские голоса, свист, хлопающие крышки парт, топот ног. Восьмиклассники развлекались, уверенные, что у них «пустой урок».
При его появлении мало что изменилось. Несколько девочек встали, остальные — ноль внимания. В углу мальчишки устроили свалку, приземистый крепыш в конце первого ряда терзал ножом подоконник, двое играли в шашки, поставив картонную доску между собой на сиденье, другие вопили как одержимые, смеялись, шлепали друг друга учебниками по головам.
Евгений Константинович оглядел класс.
Стены — в чернильных пятнах, от монтажа оторван край, на одном из фарфоровых электрических плафонов покачивалась грязная тряпка.
Здороваться, пытаться говорить в этом гомоне нечего было и думать.
Он положил на стол их сочинения, которые успел просмотреть, и молча стоял, соображая, что делать дальше. Взгляд его упал на стол с продавленной по углам фанерной столешницей.
Окрик на них не подействует — только еще больше раззадорит. Да и не перекричать. А стоять так бессмысленно — они не уймутся до самого звонка.