Разговор не клеился.
Владимир Николаевич старался изо всех сил: разглагольствовал о пользе закаливания и зимних купаний (он был «моржом»), предлагал разные рецепты долголетия, вычитанные из популярных журналов, как будто всю жизнь только и занимался что поддержанием своего драгоценного здоровья и отдавал этому похвальному занятию все свободное время. Но Марико и Нонна Георгиевна почти не слушали его, погруженные в собственные мысли.
На углу проспекта их встретил плотный малорослый паренек в джинсах со множеством карманов и цветных наклеек по бокам, в черной футболке со шнуровкой на шее. Через плечо у него был перекинут эспандер. Длинные прямые волосы, баки и борода котлеткой. Именно из-за бороды Марико не сразу узнала Эдика, новогоднего гостя, которого вместе с Тиной притащил к ним Виталий Кравченко.
— Привет, — развязно сказал Эдик, и Марико отметила про себя, что и он, очевидно, знаком с ее матерью. — Старик, ты свое отработал? — последняя реплика относилась к Владимиру Николаевичу, которого смутил вопрос сына, почему-то показавшийся ему двусмысленным.
Между тем Эдик бесцеремонно рассматривал Марико.
— Постойте, постойте… так вы же…
— Да, — сердясь, сказала она. — Вы были у нас на Новый год. Я тоже вас не сразу узнала… из-за бороды.
— Борода — пятьдесят процентов престижа, — важно изрек он. — Гора с горой, говорят… Помню, как же. Там у вас еще была такая шклявая девчонка.
— Тина?
— Нет. Тинка — свой парень. Балкарочка. Все воспитывала меня.
— Зарият.
— Точно. Ну, ладно, ребята (он так и сказал: «ребята»), мне пора. Папан, ты домой?
— Да. А ты скоро?
— Разомнусь и к завтраку буду как штык. Общий поклон, — Эдик повернулся и вприпрыжку побежал к парку, размахивая эспандером.
— К физкультуре меня сын приобщил, — как бы извиняясь, сказал Владимир Николаевич. — Мы с ним вдвоем… бобылями живем. А то уже в костюмы не влезал, знаете… Он, правда, спортсмен, борьбой увлекается… Однако прощайте, я тут и живу…
До самого дома Марико не заговорила с матерью, делая вид, что не замечает ее смятения.
Они так и ели, молча сидя друг против друга. У Марико был отсутствующий вид, как будто она обдумывала что-то очень серьезное, от чего зависела судьба их обеих. Джой, словно чуя недоброе, не лез под ноги, а забился в угол и поблескивал оттуда умными хитрыми глазками.
— Папа приезжает в июне? — спросила наконец Марико.
— Да, детка, он же в последнем письме писал… Господи, кончится это море… Сколько лет… Ни вдова, ни мужняя жена, — жалобно сказала Нонна Георгиевна.
Марико встрепенулась.
— Мама. Я вот что хочу… Мне не надо знать, кто такой Владимир Николаевич и вообще. Ничего мне не объясняй. Но я прошу тебя… очень прошу — прекрати…