Только внешность ровно ничего не значила. Дети могут боготворить урода и возненавидеть красавца.
Надо ли говорить, что в жизни Ларионов не так уж часто встречал полное соответствие идеалу.
Но были такие. Ученики в них души не чаяли, люди ничтожные недолюбливали, причисляя к существам инакомыслящим и потому непонятным, явившимся едва ли не с другой планеты. Начальство их откровенно побаивалось.
И все же не ими поставлена и не на них держится школа!
Есть целая армия незаметных тружеников, которые не снимают звезд с неба, не кажутся добрыми волшебниками, словно родившимися среди задач, формул и сочинений, но все, что они делают, выходит надежно и крепко.
Именно они — становой хребет школы. Ее знания, честь и совесть.
И если когда-нибудь будет поставлен памятник самому нужному на земле человеку, пусть он будет учителю и пусть они знают, что это — им.
Тем, кто торчит в школе до второго пришествия, отгородившись еще в молодости ото всех соблазнов и удовольствий штабелями непроверенных тетрадок. Кто не теряет терпения, сидя в давно опустевшем классе и в сотый раз растолковывая какому-нибудь оболтусу прописную истину, которую тот пропустил мимо ушей на уроке.
Кто смирился с ненужной канцелярщиной, придуманной всякими умниками в разное время, с многочасовыми изнуряющими педсоветами, не имеющими ни начала ни конца, с тяжким бременем повинностей и «нагрузок», которые какие угодно организации, вплоть до треста по благоустройству города или межрайонной коконосушилки, считают своим долгом взвалить на школу.
Тем, для кого уроки и дети стали смыслом и содержанием жизни, кто раз и навсегда поставил призвание на первое место, а себя — на второе.
Им — этот памятник.
Никто не заслужил его так, как они.
Евгению Константиновичу, конечно, не приходили в голову подобные нескромные мысли, — о славе, о памятнике. Хотя бы и в фигуральном значении.
Он чувствовал себя прочно связанным с этими людьми. Их, как и его, не занимали житейские пустяки, им претили громкие слова и глубокомысленные сентенции. Работа и еще раз работа.
К таким «трудягам» Ларионов причислял и себя, хотя ни за что не признался бы в этом вслух.
Есть еще любопытная довольно распространенная разновидность. Представителей ее Евгений Константинович называл «урокодателями», что было в общем-то не очень точно, и относился к ним со всем презрением, на которое был способен.
Живется им легко, без особых хлопот.
Никаких дополнительных занятий с отстающими, вечерних дежурств на избирательном участке, переписей, инспекторских проверок по другим школам. Они ухитрялись так естественно, незаметно увиливать от любых неоплачиваемых трудов, что постепенно приучили окружающих принимать это как неизбежность.