— Нет, что вы! Я слушаю. Это так непохоже на все, что я слышала до сих пор.
— Так вот, милая девушка, — увлекаясь все больше и повышая голос, продолжал он. — Самое интересное состоит в том, что чем сильнее тяготеет человек к какому бы то ни было шаблону, тем он бесцветнее. Чем слабее — тем он ярче, заметнее.
— Индивидуальность — одно из главных достоинств человека, — вставила Ольга и мысленно выругала себя: зачем ему нужны школьные прописи.
— Да, да, конечно… Так вот, можно привести массу примеров, свидетельствующих о том, что люди значительные тем смелее преступают черту, отделяющую общепринятое от исключительного, дозволенное от недозволенного, чем мощнее их интеллект, чем тверже воля, а стало быть, чем глубже и ярче личность…
— Что же движет теми, кто возвышается над общепринятым? Добро или зло?
Герман приостановился и снова завладел ее рукой.
— И то, и другое. Были Христос и Иуда, бог и дьявол, Пракситель и Герострат, Муса Джалиль и Гитлер. К несчастью, гениальность не обязательно должна иметь направление позитивное. Выдающихся негодяев, убийц и маньяков было не меньше, чем великих ученых, писателей и государственных деятелей.
— Знаете, — поежившись, сказала Оля. — Как будто все верно, но есть что-то холодное, неуютное в том, что вы говорите. А как же быть средним? Тем, кого вполне устраивает обычность? Изо всех сил карабкаться, ползти, обдирая коленки, лишь бы преодолеть силу тяготения вашего стереотипа?..
— Средних не бывает, — убежденно заявил Герман. — Любая посредственность — угасший или нераскрывшийся потенциал. Не найдены, не использованы все возможности. Не было точки приложения, или толчка, или целенаправленных действий…
Оля покачала головой. Она не хотела с ним соглашаться. Но не знала, как возразить. В школе не учат умению спорить. Чаще приходится принимать на веру.
— Я, наверное, покажусь вам глупенькой, — сказала она, — но, по-моему, что-то здесь не так… Если каждый обыкновенный человек любой ценой будет пытаться перешагнуть устои — неизвестно, куда это его заведет.
Сченснович пожал плечами. Желание говорить пропало. Чего ради он, собственно, распинался перед девочкой?
Будь в парке посветлее, Оля заметила бы, как по его лицу пробежала тень скуки.
— Заведет, заведет… — машинально повторил он. — Куда-нибудь заведет. В зависимости от того, кто сильнее у него внутри — бог или дьявол. Разве вы не знаете, что частичка от лукавого обязательно сидит в нас?
— Наверно, знаю, — ответила она, вздохнув. — Но надо его обуздывать.
— Всегда ли? — Сченснович, задал вопрос так, будто ее тут не было. Как если бы он спрашивал у самого себя. — Чем выше интеллект, тем дьявол изощреннее. Что его сдерживает? Боязнь наказания, огласки? Или нечто иное — мораль, например, нравственное чувство?..