Мой дом — не крепость (Кузьмин) - страница 53
Я вскрикнул: нога загорелась огнем — хлыст угодил по незащищенной чулком коже. Вспухла багровая полоса.
— И от меня!
— И от меня — «то-то ж»!
— «То-то ж»!
— «То-то ж»!
Удары сыпались градом. Я не успевал от них увертываться — по рукам, по щиколоткам; один из них пришелся по губе, и я почувствовал во рту солоноватый привкус крови.
Я не кричал больше, изо всех сил стараясь сдержать рвущийся из меня стон, — присел и для чего-то раскачивался на корточках из стороны в сторону, закрывая руками голову.
Боль и стыд душили меня.
«За что? За что?» — вспыхивал после каждого укуса хлыста страшный вопрос: «За что?»
— Хватит! — приказал Витька Клименко.
— Еще разок, — зло возразил Попович и, хлестнув меня по спине, сплюнул. — Запомни, Пуп, если Татьяна об этом узнает…
— Не так получишь! — закончил Жорка. — Айда, пацаны!
Они ушли. Как побитая собачонка, я поплелся за ними, облизывая раздувшуюся губу.
Все восставало во мне против только что пережитого унижения. Броситься на них с кулаками? Но, во-первых, я не справлюсь с тремя, а, во-вторых, в моей голове уже созревало иное решение, которое пока не давалось в руки.
Сейчас я понимаю: это было своего рода чувство расплаты, справедливость которой я никак не мог принять целиком на себя, потому что не совершил ничего, могущего вызвать неудовольствие старших, Татьяны Генриховны например. Тех, кто учил меня жить до сих пор. Значит, не всему они меня правильно научили?..
Мысль о том, чтобы выдать своих обидчиков, я сразу же отбросил. Пока что надо избежать лишних расспросов.
Немке я постарался на глаза не попадаться, а домой явился затемно, проторчав часа три в ветхом дровяном сарайчике, насквозь продуваемом весенним ветром. Дома соврал, что на меня напали неизвестные хулиганы. Я был так разбит и расстроен, что даже не покраснел, хотя врал, пожалуй, впервые. После всех «охов» и «ахов» мать нагрела воды, меня искупали, намазали йодом синяки и ссадины, растерли ноги тройным одеколоном и уложили в постель.
И мама, и бабушка были вне себя от возмущения. Собирались жаловаться участковому, но отец рассоветовал, сказав, что такими вещами милиция заниматься не станет. При этом он как-то странно на меня посмотрел и спросил:
— Так что? Не стоит? Не надо никакой милиции? Верно, сынок?..
Я молча кивнул и отвернулся к стене. Мне показалось — отец знает или, по крайней мере, догадывается.
Как и следовало ожидать, времени для размышлений оказалось более чем достаточно: я схватил воспаление легких и три недели провалялся в поселковой больнице.
Приходили родители, ребята с учительницей, являлись даже мои мучители, но я с презрением смотрел сквозь них, словно они были бесплотными призрачными существами, и не хотел замечать их виноватых, напуганных физиономий.