В тринадцать лет Агасси приняли в интернат при теннисной академии Ника Боллетьери во Флориде. «Это больше походило на тюрьму, чем на академию тенниса, – рассказывает Агасси, – была старая заброшенная ферма по выращиванию томатов, а корты тянулись в одну линию, уходя вдаль. В школе мы проводили только четыре часа в день. В остальное время играли в теннис».
Повстречаться с живым Агасси – значит прикоснуться к противоречиям в одной из самых уникальных спортивных биографий. Он ненавидел теннис, но и любил его. Он ругает свое воспитание, но признает, что оно заложило основы всего, чего он добился в жизни. Он обижался на своего отца, но постепенно пришел к пониманию, что, несмотря на всю доставленную ему отцом боль, совершенные ошибки и ругательства в его адрес на матчах, этот сложный человек, который в свои восемьдесят четыре года по-прежнему бранит все на свете, действовал, руководствуясь любовью.
«Он исключительный и очень сложный человек, – говорит Агасси. – Всю свою жизнь я пытался понять его. Его мать была армянкой с примесью русской крови, которая приехала в Тегеран после геноцида армян турками в 1915 году. Отец вырос в Тегеране в христианской общине и пережил ужасные испытания. Они были очень бедны. Думаю, тяжелая жизнь научила его драться. Он занялся боксом, дважды выигрывал приз «Золотая перчатка» и выступал в сборной команде Ирана на двух Олимпийских играх.
«Когда он приехал в Америку, у него было одно стремление: “Я потрачу свою жизнь на то, чтобы создать детям базис для обретения одного, чего у них никогда не было, – денег”. Он выдвинул нам условие: мы должны были оставить все наше культурное наследие позади. Его позиция была однозначной: “Мы – американцы. Мы проживем жизнь американской мечты”. Он не хотел, чтобы мы учили персидский язык[43]. Мы изменили фамилию с Агассян на Агасси. Мы не хотели, чтобы кто-то думал, что мы мусульмане».
Стремление родителей к обеспечению благополучия семьи, к оставлению прошлого мира позади находило отклик в сердце Агасси, как и в сердцах многих представителей второго поколения иммигрантов. В его памяти сохранится образ измученного отца, который считал, что все вокруг настроены против него, и стремился обеспечить своим детям любую возможность для успеха. И все же то, что вынес Агасси, покажется чрезмерным даже на взгляд иммигранта. Его заставляли, уговаривали, принуждали и подгоняли каждый день и каждый час.
«Ирония состоит в том, что я пережил это довольно легко, – говорит Агасси. – Вот две мои старшие сестры и брат в полной мере испытали на себе всю тяжесть отцовских амбиций. Я-то был еще ребенком. Благодаря Господнему Провидению у моего отца хватило здравого смысла спасти меня от себя. Ведь это он решил послать меня в тринадцать лет в теннисную академию. Наши отношения с отцом были на грани разрыва. Он просто не мог остановиться и все заставлял меня, заставлял и заставлял».