«Мы застряли, — тяжело произнес он и, словно желая подчеркнуть ту давнюю безысходность, ударил кулаком по столу. — В телеге стояло мертвое молчание. Казалось, все ускользало с нашей дороги, избегало нас: земля под нами, похоже, вращалась с удвоенной скоростью, деревья отклоняли свои верхушки в сторону, и, как вожатай, катился перед нами, погоняемый ветром, сухой клубок ветвей — моньорокерек! Воздух был такой, что дышать им было невозможно. Стеклянный войлок!» Он опять взглянул на меня.
«В конце концов у меня возникло ощущение, что я сейчас разорвусь! — воскликнул он. — В той напряженной тишине, в какой нам приходилось стоять и ждать, мне чудилось, будто все камни вдруг ожили и стали отползать подальше от телеги в траву на обочинах, будто рожь на поле металась туда-сюда, избиваемая взорами моих глаз и плетью Надь-Вага. В воздухе раздавался скрежет, словно кто-то истирал огромные куски металла между двумя жерновами. Время остановилось. Прямо перед собой в воздухе я увидел отражение гор, возвышавшихся далеко за нашими спинами, — гряды Дьёр!» — Литфас прервался. «Все было как заколдовано! — воскликнул он снова. — Все непереносимее становился этот перемалывающий звук; казалось, он приближается к нам. Я взглянул на солнце: поблескивая желтым, слабо покачиваясь из стороны в сторону, висело оно высоко в небе — злое око, посаженное туда злой рукою. Стоп! “Оно косит!” — крикнул я».
Однорукий нагнулся вперед и так и остался сидеть в этой позе, словно изготовившись к прыжку.
«Я еще не успел выкрикнуть этих слов, — сказал он и опять откинулся назад, — как вдруг увидал: второе, более слабое и блеклое солнце, которое, как раскрашенный пузырь, выпирало из первого, выкатывалось в небо, — оно постояло несколько мгновений на одной с ним высоте, а потом медленно покатилось вниз. Сизигия! Время и противовремя. Это было крайне гадкое зрелище, от него все на свете начинало внушать отвращение — меня в ту же минуту стошнило через край телеги, — сказал он, потом немного помолчал и жестко прибавил: — Стал виновным задним числом!»
«Утверждают, — пояснил он, — что вещи иногда сами по себе, задним числом выстраиваются в такой порядок, который противоречит исходной последовательности событий. Причина и следствие меняются местами, вступает в силу обратный приговор, — Литфас провел рукой по воздуху, причем она на секунду зависла там, как что-то тяжелое. — Жертву изобличают как преступника».
«Я сказал: “Оно косит!”, — сказал Литфас, глядя на свою руку, которая, как что-то ему не принадлежавшее, лежала перед ним на столе и подрагивала. — Я услышал легкое похрустывание, раскалывание скорлупы, солнце лопнуло, и я увидал: из скорлупы этого яйца выдувается, как пузырь, желток второго солнца. Он медленно отделялся от первого, улетал прочь, скатывался к горизонту». В рассеянности он притронулся к переносице и стал тереть ее большим и указательным пальцами.