Возможно, он дороговато берет, зато считается признанным мастером по части недопущения «волнистой жести».
Кремообразное вещество сменяется тестообразным. Он откачивает из моих ляжек лишнее, и это тем более отрадно, что даже в худший период анорексии я сильно худела сверху и мало снизу.
Джим встречает меня на выходе из клиники с цветами. Но теперь, похудев и похорошев, я не собираюсь оставаться с этим любителем толстушек!
Хочу быть Мисс Вселенной!
Напрасно я ругал новосибирскую колонию для несовершеннолетних. Лечебница для умалишенных в Бресте несравненно хуже.
В колонии нас кормили жалкими мясными обрезками, а здесь мяса не дают вообще, считая, что от него психи еще пуще сходят с ума.
В колонии матрасы кишели вшами. Здесь мы спим в проволочных гамаках.
В колонии воняло гнилью, здесь стоит благоухание эфира. Там было грязно, здесь царит чистота.
Я жаловался, что в колонии ночами слышатся крики, здесь ночью хохочут. Хохот – это страшно.
Здесь у меня единственный сосед по комнатушке – Саша.
Саша ночи напролет разговаривает сам с собой. Он твердит, что все мы сдохнем. Что четыре всадника апокалипсиса уже оседлали своих коней. Нас поразит железо, огонь, вода и лед, и мы поплатимся за свои прегрешения. Потом он валится на колени и молится, то есть вопит что есть мочи: «Искупление! Искупление!» Потом вдруг прерывается, замирает и ревет: «Я умрууууууу!» И так всю ночь.
Вчера Саша умер. Я его убил. В этом не было ничего личного, одно лишь желание ему помочь. Я задушил его носком, чтобы избавить от этой жизни, в которой ему не было места. В его взгляде я прочел скорее благодарность, чем ярость.
После этого санитары волокут меня в отсек нейросенсорной изоляции. Даже в сталинские времена этот карцер считался гиблым местом. Теперь сюда запирают безумцев, с которыми невозможно сладить. Санитары утверждают, что после месяца сенсорной изоляции узники карцера забывают, как их зовут. Если им подсовывают зеркало, они спрашивают, кто это в нем.
Меня хватают, я сопротивляюсь. Им приходится попотеть, чтобы водворить меня в карцер.
– НЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!
Щелчок замка.
Комната ослепительно-белая, без окна, вообще без ничего. Белые стены. Голая лампочка горит днем и ночью, выключателя нет. Никакого шума, ни малейшего звука. Вообще никаких признаков жизни, кроме миски со светло-бежевой бурдой, которую каждые восемь часов суют в окошко в двери. Непонятно, мясное это «блюдо» или овощное. Похоже на пюре, одновременно сладкое и соленое, как кормовая масса для скота. «Блюдо» непонятно из чего всегда одно и то же, так что я уже не знаю, что это – завтрак, обед или ужин.