Пришло время, и мы с матерью, построив свой дом, уехали от наших добрых хозяев, от Извекова и Настеньки. В нашем доме были готовы только кухня и одна комната, а полы были положены, как говорят, на живую нитку, но все же это лучше, чем чужая квартира. Изредка я навещал хозяев, видел и Николая Петровича и Настеньку, а потом уехал из поселка, и если и приезжал, то ненадолго… Чем дальше уходило послевоенное время, тем чаще я вспоминал его. Казалось, что в те годы, несмотря на очереди за хлебом, на отсутствие в продаже приличных костюмов, была какая-то удивительная радость жизни и всеобщая вера во что-то прекрасное. Люди в большей степени были братьями. Так я думал, не забывая ни хорошего, ни плохого, и в мыслях этих мне все чаще виделся инвалид Извеков, занесенный судьбой в поселок. Жизнь его, в которой, как мне казалось, не было никаких радостей, виделась мне особенной, не похожей на жизнь других инвалидов… Однажды, приехав проведать мать, я собрался в гости к Настеньке и Извекову. В тот год, кстати, исполнилось ровно двадцать лет, как они сошлись.
Встретили они меня приветливо и просто, как встречают гостя добрые люди: пришел так пришел, чем богаты, тем и рады. И Настенька, и ее муж постарели. Настенька, правда, осталась все такой же подвижной, хлопотливой. От множества мелких морщин лицо ее стало еще добрее, и вся она сделалась вроде бы меньше. Она скоренько накрыла на стол, выставила выпить и закусить. Я попытался было отказаться, говоря, что зашел ненадолго, но Извеков сказал:
— Та по сто грамм… Я и то выпью!
— О, большой случай, — весело поддержала Настенька. — Что ж оно такое стряслось, что ты отважился?..
— А бери его морока, — серьезно и грустно ответил Николай Петрович. — Чую теперь: все одно уже…
Проговорил это и смолк. Тонкие губы плотно сжаты, дрожат, лицо серое, землистое, а в глазах — слезы.
— Перестань, Коля, — тихо попросила Настенька. — Не надо об этом думать! Ездил же раньше?.. Ездил! И вертался… И теперь так будет, потому что там доктора, процедуры, лекарство… Нервы у него никудышные, — пояснила она мне. — Не расстраивайся, гость к нам пришел…
Так и уговорила мужа, повеселел он, даже посмеялся над собой:
— Умирать не хочется, — сказал, — потому как жить бы теперь да жить… Машину мне призначили, да и так бы… Легче стало инвалидам, не сравнишь.
Мы выпили, поговорили. Оказалось, что Извеков через два дня едет в госпиталь.
— Поедет, то польза будет, — втолковывала мне Настенька. — Ничего же не ест, сколько ни заставляю.
— Та это бы ничего, — перебил ее повеселевший Извеков. — К этому я привык, а вот к свисту никак не привыкну. Похоже, как снаряд летит, с тех пор еще. Я и доктору балакал, он мне порошков прописал. А что те порошки, если оно свистит…