— Да так, — вздохнув, согласилась Настенька, — а все же в госпитале доктора.
Она медленно и грустно закивала головой, словно бы кланялась и госпиталю, и людям в единственной и последней своей надежде.
— Особенно ночью, — продолжал Николай Петрович доверительным тоном, даже голос понизил, словно бы рассказывал необыкновенную тайну. — Или в тишине, вот как бы теперь, мы сидим, разговариваем, а оно свистит… Но ночью! ночью нет спасения. Доктор сказал мне: сложно, говорит, палец вылечить, а голову… Эх! — Он безнадежно махнул рукой. — Кто там что знает… Летит, летит, когда-нибудь прибудет!
— Не балакай чего не надо, — сказала Настенька. — Все будет хорошо!.. Так думай и так настраивай себя… Оно и отступится.
— Да-да! — откликнулся Николай Петрович, взглянув на жену. — Все будет хорошо.
И тяжело вздохнул.
После он снова говорил о госпитале, о болезнях, с которыми так сжился, что не представляет, верно, без них своей жизни. Настенька рассказала, что приезжал Гринька с женой и детьми, гостили у них почти месяц… Мне хотелось расспросить Извекова о военном времени, но говорить об этом прямо было неловко: я был уверен, что Извеков отмахнется при первом упоминании о войне, как отмахивалось большинство воевавших, кому досталось, как сказал когда-то бывший наш хозяин, на всю жизнь. Так оно и вышло: когда Извеков заговорил о Дальнем Востоке, куда попал в сорок третьем году, а я попросил рассказать, что было дальше, он засмеялся.
— Та что там рассказывать, — ответил он мне и, похоже, даже удивился. — Ничего интересного… Так уж…
Он не договорил, задумался, и я понял, что Извеков больше ничего не скажет, но он неожиданно заговорил о том, как его призвали в армию. Он побывал на Дальнем Востоке, но оттуда их вскоре сняли и повезли в Тамбов…
Говорил Извеков тихо, все время перекладывал с места на место вилку — видать, волновался. Возможно, он говорил об этом впервые. Рассказ его вышел коротким и грустным. Но сам Извеков, чем больше рассказывал, тем больше веселел. Он даже раскраснелся и стал вроде бы моложе.
— Присвоили мне сержанта и отправили на фронт, — говорил он мне живо, иногда останавливался задумавшись, вспоминал. — Но это уже из Житомира… Да, из Житомира. Там стоял Восьмой артполк, и туда приезжали с фронтов за пополнением. Приехал лейтенант: «Мне надо сорок человек!» Надо?! Пожалуйста! Выбирай каких! Связистов, разведчиков, огневиков… Полки переформировываются, материальная часть заменяется, потому как прогар стволов. Так и люди — пополнение требуется. И на фронт! Я не дошел… на мине подорвался. Это уже в Карпатах. Приехали мы на новый участок, а там как раз хлопцы наскочили на мину. Мне Пучков и говорит: «Иди помоги!» А Пучков начальником штаба был, сам с Калининской области… Да, я и пошел, даже оружия с собою не брал, потому что там с полкилометра. И как пошел, так и подорвался: ночью оно, участок новый. Чую, рвануло меня так, вроде бы я кудась лечу, вроде бы в облака… И легко стало, легко…