Галина Дмитриевна заговорила о том, что скоро в поселке будет свое «море», — оказывается, решили перегородить речку плотиной и поднять воду.
— Это все наш бывший председатель, — сказала она. — Он все хотел море устроить, чтобы люди отдыхали там. Рыбу, говорил, разведу, будет своя… Хороший был человек, заболел и умер. Митя, — она с удивлением поглядела на меня, — отчего как только хороший человек, так или заболеет, или заберут его от нас?..
Этого я как раз и не знал, как не знаю и многого другого в жизни.
Сердца наши отданы местам родным; если бы сказать это Галине Дмитриевне, она бы искренне удивилась, потому что вряд ли когда думала о подобном — и без того забот хватает: то сын, то огород, то посылку надо отправить, то о хате подумать — снесут или не снесут и можно пожить год-два. И все же это так. Я почувствовал это вчера, когда шел по улице. Утром выпал чистый снег, искрился от яркого солнца, и улица показалась какой-то другой, невиданной. И вдруг среди этой ослепительной белизны увидел я две зеленые плакучие ивы за забором памятного мне военкомата и там же — березу с золотистым листом. Остальные деревья были голые, а эти — будто зима застала их врасплох — остались по-летнему беспечными. Я остановился, постоял и поглядел, потому что никогда не видел ничего похожего, и отчего-то подумал совсем без грусти, что когда-нибудь, уходя вот так от этих деревьев, от поселка и всего на этом свете, вспомню зелень плакучей ивы, чистый снег и еще раз почувствую, до чего же сладок тихий плен поселка, где у человека есть свой дом, своя улица, где все знакомо и так близко, что до какого-то времени и не замечаешь этой близости. Никакие новости, бьющие по городским жителям, не выдерживают тишины поселка и затихают сами, натыкаясь на штакетники заборов, на дома и деревья, затихают и — нет их, больших новостей, нет и все тут, зато как приятны мелкие, хорошие. Я шел, смотрел на синее небо, чудесно скрипел под ногами снег, и показалось мне тогда, человеку приезжему, что я живу в поселке, иду на работу, вечером вернусь домой; показалось, что будет так и завтра, и через неделю. Ощущение «завтра» было сильным, и я позабыл, что давно когда-то уехал из поселка.
Ушел я от Галины Дмитриевны поздно вечером. Карманы моего тулупа были набиты яблоками. Улица, по которой я шагал, казалась настороженной, кое-где светились окна, бросая широкие полосы света на дорогу. На небе сияли звезды, раскинувшиеся в тот вечер как-то по-особенному привольно. После разговора, воспоминаний, а больше всего оттого, что я ничем не мог помочь, думая об этой одинокой, изломанной жизни, мне было грустно. Вослед мне лаяли собаки, встревоженные поздними шагами, и затихали помалу. И, уже подходя к дому, я вдруг подумал, что нет под небом ничего случайного и, возможно, именно эта жизнь поможет людям в будущем что-то понять, а значит, и она зарождалась не напрасно. Наверное, так, ибо должны же будут научиться жить они мудро и справедливо даже тогда, когда нет ни войны, ни другого какого потрясения, хотя, несомненно, это и есть самое сложное…