Лет пятнадцать Василий Болотников ходил матросом по морям и океанам, не раз бывал в Сингапуре и Коломбо, изведал шторм и тропическую жару, пробовал и рисовую водку, и мартини, скучал по дому, а попадая на чужую землю, высматривал, бывало, в темноте Большую Медведицу — родную и привычную. Но чаще из бездонной пропасти неба глядели на него другие звезды: то Южный Крест, то Паруса и он стоял на какой-нибудь набережной, смотрел на пальмы, на рекламы и на звезды, а затем бормотал:
— Полный порядок, капитан!..
И отправлялся спать в свою каюту.
Бежали годы, он не жалел о них, и каждый раз, возвращаясь домой, на родной Васильевский, где ждала его мать, хотел только одного — скорее уйти в море: томился он на берегу, и даже на Косой линии, где у них с матерью была комната и где все напоминало детство, ему отчего-то становилось безрадостно и пусто. Дня три-четыре он еще терпел, старался быть дома, потому что об этом просила мать, а после уходил и дни напролет блуждал по линиям и перекресткам Васильевского, забирался в Гавань или же шел к Неве, а то сидел в пивной, потягивая из кружки и куря большую черную трубку, купленную давно когда-то в Амстердаме. Из-за этой трубки да черной густой бороды Василий выглядел этаким морским волком прошлого столетия, и кое-кто, повстречав его на улице, мог вспомнить о пиратах, вычитанных в детстве из книжек. Василий был по характеру медлительный, молчаливый, темные глаза его смотрели на людей с прищуром, и, отдуваясь от пива и обводя взглядом пивную, он говорил чаще всего одно и то же:
— Полный порядок, капитан…
Наверное, эти слова заменяли ему очень многое, и он произносил их медленно, чувствовалось, любовно, голосом густым и приятным — будто напоминая что-то себе самому.
Отчего-то никто не называл его по имени, а только Шкипером. Прозвище это пристало к нему еще с детства — за любовь к звучному слову и гораздо раньше, чем он стал понимать, что оно значит. Впоследствии прозвище кочевало за ним с верностью собаки, попало на судно, где жил такой народ, что не особенно испросит — Шкипер да и Шкипер, хотя это и не соответствовало истине: Василий-то был матросом. На прозвище Василий ничуть не обижался, по-своему даже гордился и, попривыкнув за годы, бывало, и сам называл себя так же.
Побывав в разных странах и многое повидав, Шкипер тем не менее рассказывать не любил, и, когда дружки его с Васильевского или же случайные люди, оказавшиеся за одним столом, начинали расспрашивать, он больше отмалчивался. Бывало, заводил о чем-то подобном разговор, но крайне неохотно.