Иногда он обвинял Трехова в чем-то или же заявлял, что Трехов его не любит. Когда же глаза его становились совсем мутными, он договаривался до того, что понять его не было никакой возможности. Он икал и тупо глядел на Трехова, а тот, трезвый и измученный долгим разговором, уже ничего не отвечал и думал о том, насколько легче жить на свете таким людям, как Лихарев.
Год назад Трехов еще летал, потом заболел, и его списали на землю. Заболел он после того, как от него ушла жена. Произошло это довольно неожиданно, потому что жили они мирно. Однажды вечером, когда Трехов как раз возвратился с работы, жена сказала, что уходит от него, и попросила развод. Трехов сначала не поверил, а после, убедившись, что жена не шутит, ответил, что он никуда ее не отпустит и на развод не согласен. Тогда жена спокойным голосом сообщила, что силой жить не заставишь.
— Мы встречаемся два месяца, — сказала она Трехову, — и все решили… Прими это как мужчина…
Жена еще о чем-то говорила, но Трехов ее не слушал: теперь он вспомнил, что в последнее время жена все куда-то уходила по вечерам. Иногда она говорила, что идет к подруге, а часто — просто уходила. Ему стало обидно, что в то время, когда он летал, она встречалась с любовником.
— Предательство, — сказал Трехов, стараясь быть спокойным.
— Любовь! — возразила жена, собрала сына и ушла жить к какому-то «киношнику», попросив на прощанье ее не беспокоить.
Трехов погоревал, напился как следует и в конце концов, устав от одних и тех же мыслей, уговорил себя не вспоминать «предательницу». Вспоминать-то он, конечно, вспоминал, но через месяц-другой боль притупилась и он даже повеселел. Подумывал даже о том, как, наперекор всему, женится, потому что не привык жить один. Вот в это время, когда, казалось, все осталось позади, руки Трехова покрылись струпьями, кожа потрескалась и кровоточила. По ночам изводил страшный зуд, не давая спать. Доктора советовали не волноваться, побольше гулять, выписали какие-то мази. Он выслушал советы и продолжал летать, забывая в рейсах и жену, и болезнь, и хлопоты, связанные с судом. Надо сказать, жизнь летчика устроена так, что в ней можно забыть многое, не только жену, но и собственное имя. И вот Трехов, улетая и возвращаясь, проводя большую часть времени то среди гроз, то среди своих товарищей, вскоре, наверное, и выздоровел бы, но тут жена пришла к нему мириться. Теперь она плохо говорила о «киношнике» и упрекала Трехова в том, что он согласился на развод.
— Но ничего, — успокаивала она себя, — многие в разводе живут даже лучше!