На крыльце ожидал человек в форме городской стражи. Обрадовавшись, что наконец-то достучался, и ему отварили, он слегка поклонился.
— Доброго здоровьица, барышня. Меня старшина послал, — и он опустил глаза.
Я проследила за его взглядом. На две ступеньки ниже его стояли мои знакомые по торжищу детки, Дуняша и её шустрый братец. Зарёванные, они насупившись виновато поглядывая на меня, а мужчина довольно крепко держал их за руки.
Мысленно охнув, я опустилась на корточки и распахнула руки. Дети бросились ко мне, чуть не повалив на пол.
— Так они правду чёли сказали? — спросил страж. Увидев, что я не понимаю о чём идёт речь, объяснил: — бабка ихняя померла надысь, а родичей больше нет никого. Сосед там у них больно шустрый. Давайте, говорит, себе ребятишек заберу. Пусть бегают. А они в рёв — не пойдём. Сестра, говорят у нас есть. В доме чародея живёт. К ней хотим. Вот старшина и послал. Так, правда, чёли сестра?
Я кивнула, глядя на него снизу вверх и показала два пальца — двоюродная. Служивый, сдвинув шапку, почесал затылок, посмотрел, как детвора крепко в меня вцепилась, а я не отталкиваю их, выдохнул облегчённо, соглашаясь с увиденным.
— Так старосте и доложу. — ещё раз коротко поклонился и попрощался: — бывайте здоровы!
И ушёл, оставив меня в крепком капкане из двух пар чумазых рук.
Первым отстранился мальчишка:
— Прощения просим, барышня, — начал он, шмыгнув носом. — Навязываться не будем, только нельзя нам было к соседу идти. Захолопил бы он нас с Дуняшей, а мы вольные горожане. У нас и выписки есть. Показать могу, — мальчишка схватился было за тощий узелок, что валялся рядом с ним, но я остановила его — успеется.
Погладила по худенькой спинке девочку и попыталась встать. Но сил поднять девчушку не хватило, и я обратно шмякнулась на пол.
— Дуняша, отпусти барышню, — подёргал сестру за рукав пацанчик, — негоже так на чужих людей вешаться.
Мысленно я хмыкнула — какая же я чужая, когда сестрой, пусть и двоюродной, назвалась.
С крыльца раздался возглас мэтра Осея:
— Даша, у тебя тут всё нараспашку!
Подняла глаза на вернувшихся деда и жениха, в недоумении замерших в дверном проёме. Против света были виды только тёмные силуэты их тел, но выражения лиц, по которым можно было бы понять принят Ерофей или нет, были неразличимы.
— Что тут происходит? — растерялся дед, присаживаясь на стул. Кажется, к такому нашествию в свой дом он не был готов.
— Осей Глебович, я сейчас всё объясню, — шагнул в прихожую мой жених, закрывая за собой дверь.