А ещё меня накрыло понимание, что боярин едва сдерживается, чтобы не выкинуть нечто неподобающее от счастливого осознания — этакая краса ему принадлежит. Например, заорать от восторга или схватить жену в охапку и закружить радостно, или впиться жадным поцелуем в уста сахарные. Даже жаром обдало от эмоций чужих. И не только мужских.
Боярыня Анна под горячим взглядом мужа раскраснелась, грудь в целомудренном вырезе платья вздымалась от взволнованного дыхания, пальчики трепетно теребили платочек кружевной. Вот прям не дама замужняя, а дева невинная на смотринах.
Захотелось мне выскользнуть из комнаты и гостей наедине оставить, да самой эмоции успокоить, но, двинувшись к выходу, привлекла к себе внимание боярина.
— Твоих рук дело? — спросил. Киваю, что ж очевидное отрицать. Боярин же из-за пояса достал кошель и на стол бросил. — За работу твою, мастерица!
Звякнуло достойно. Только золотые монетки такой звук издают. Числом не менее пяти. Ещё раз приседаю в низком реверансе. На сей раз с благодарностью. А выпрямившись, показала на ещё одно платье.
— Не понимаю, — хмурится мужчина. — Скажи нормально!
— Дарья немая, государь, — объясняет ситуацию мужу боярыня, а потом ко мне обращается. — Это платье тоже могу забрать? — усердно киваю. — А то? — тонкий пальчик тычет в дальний угол, где приткнулся третий манекен.
Нет, качаю головой, а потом жестикулирую, объясняя причину. Ладонью вдоль лица провожу, морщусь и отмахиваюсь.
— Не к лицу будет? — переспрашивает мужчина, разгадав ребус моей пантомимы. Киваю усердно и улыбаюсь его догадливости. Но следующая фраза обращена уже не ко мне: — Забавная какая, — говорит он Анне и берет её за руку. — Домой пора, матушка. Загостилась ты здесь. Грег уже тревожиться начал и гридня за мной послал, боясь ослушаться твоего приказа не беспокоить. Не бывало такого.
— Прости окаянную, государь мой. И впрямь времени счет потеряла. Хорошо здесь, спокойно. Суеты нет, Дарья молчит, но работу свою споро делает. Не прогневайся, но теперь я сюда часто наезжать стану.
— Да во благо, ладушка. Если тебе в радость, то чего ж мне противиться? Но предупреждай допрежь.
Боярыня голову склонила, выказывая покорность мужу, и пошла уже было за ним к выходу, но обернулась:
— Прощай, мастерица. Это всё, — она махнула в сторону одежды, в которой приехала, и на платье новое взглянула, — челядь заберёт.
Очередной реверанс на прощанье. А потом выдох: «Нифига себе! А что это было?». И ещё один вопрос в голове крутился с первой минуты, как боярина увидела: где я могла его видеть? Лицо, манера говорить и двигаться были очень знакомы. Но в то же время я понимала, что он совершенно чужой дядька. Словно память затуманило.