Она знала, что он простой солдат, но все казалось ей огромным. Она видела, как он, словно древний военачальник, проезжает мимо бесчисленных полков. Она видела, как он протягивает руку и легионы, словно волны, катятся по мановению его руки. А потом он победителем вступал в чужие города, подобные сверкающим на солнце хрустальным лесам.
В глазах Марет сын становился все больше и больше, словно продолжая расти все эти годы войны. Но чем больше он вырастал, тем меньше, казалось, становилась сама Марет. Она сморщилась, точно кудель, и весила не больше куклы. Она сгорбилась, словно смиренный карлик, полный любви.
Но несмотря на величие и мощь сына, несмотря на собственное ничтожество и бессилие, Марет не переставала жалеть его. Он был так далеко, что она еле видела его. Весь мир был открыт перед ним — и все же он страдал от голода и жажды. Он был богат, как король, и все же спал на голой земле. Его обжигало солнце, мочил дождь, ледяные ветры заставляли его дрожать. Тогда Марет готова была пройти тысячи верст, сквозь огонь и воду, чтобы склониться над ним и своим старым телом защитить его, словно дитя в колыбели.
Но еще более тяжкие горести терзали сердце Марет.
Она видела сына раненым, больным, умирающим. Она видела его забытым на чужих полях, истекающим кровью и слабым голосом, взывающим о помощи. И Марет рвалась к нему на помощь, но ноги ее словно прирастали к земле, она бросалась и металась, пока не просыпалась с криком.
И, проснувшись, она не понимала, чей голос только что слышала; голос сына Якоба, свой собственный или голос путника, который там, на другом берегу реки, сквозь осенний ветер вызывал лодку.
Она быстро выходила, а у реки ей встречался лишь незнакомец, возвращавшийся с ярмарки, странствующий еврей с шарманкой или запоздалый житель деревни. Но заплаканные глаза ее не видели того, кого она ждала.
А солдаты все чаще переправлялись через реку, иногда даже по нескольку человек в день. Одни шли с этого, другие с того берега реки, чаще всего поодиночке, а подчас небольшими группами. Все они возвращались с полей сражений, бородатые и огрубелые. Одни ругались и хвастали, другие были молчаливы, подавлены. Третьи тащили на спине узлы или вели усталых лошадей, в чьи вьюки были напиханы шелковые ткани, кожи и драгоценности. Но были и такие, что с трудом ковыляли или, забравшись на крестьянскую телегу, сидели там, положив возле себя костыли, надвинув шлем на заострившийся от болезни нос.
Марет жадно вглядывалась в их лица, как бы стараясь прочесть на них какую-то необъяснимую тайну. Потом она, перевозя солдат через свинцовые волны реки, начинала расспрашивать про войну.