Табак лежал на столе грудой, словно сено на сеновале. А между грудами табаку стояли ковши с пивом, миски с лягушатиной, блюда с тюленьим студнем, лежали ячменные лепешки, стояли рога с вином и громоздилось великое множество всякой другой снеди и питья.
Свадьба Каспара Рыжего — это было нечто такое, чего островитяне и вообразить себе не могли. Хоть они и не в первый раз попадали на такую свадьбу, все же она повергла их в изумление. Они покачивали головами, разевали рты и пускали слюнки.
Ярко вспыхнули светильники, загорелись факелы, торчащие из стены, словно руки, и гости уселись за стол.
Словно гигантская кормушка, он тянулся из комнаты в комнату, пока не добирался до тех гостей, которых усадили у самых яслей. Ряды желтых и пепельно-серых лиц спускались под уклон вниз, будто дорога с горы.
В одном конце стола сидел Курдис в обществе собак, а в другом — пристроились на соломе слепые и прокаженные.
Едва жрец благословил еду и питье, как за ними потянулись сотни рук. Люди пока еще стеснялись, и робели, и поглядывали, как ведут себя соседи слева и справа.
А посреди стола верховодил Каспар Рыжий.
Напротив него сидела его мать, — лицо у нее было как земля, руки как клещи, глаза как два шила. Во рту у нее торчал всего один зуб — она прожила уже сто лет.
Звали ее Бабилона.
По правую и по левую руку от Каспара сидели его жены. Одна была как день, другая — как лунная ночь. Но обе они равно приходились Каспару женами.
Руки Каспара Рыжего казались в этот день особенно могучими, могучими, как никогда.
По правую руку от него сидела Морская дева, нагая и словно бы прикрытая зеленой фатой. Ее глаза цвета морской воды были закрыты, ее пламенный рот был открыт.
По левую руку от Каспара сидела его невеста Пирет. Ее синие глаза были открыты. Она плакала. И слезы стекали в кубок.
Поясница Каспара Рыжего была могуча, как никогда.
На груди его красовалась медаль святого Юрьяна — лягушка с вытянутыми лапами. Каспар вскинул руку и указал всем на свое новое отличие, на орден Зеленой Лягушки. И заговорил, преисполненный благоговения к самому себе:
— Император прислал мне это по случаю моей седьмой свадьбы. Я сделал императору много хорошего. Мой сын командует императорским войском в земле чернокожих. Император обязан мне половиной империи.
И он отрезал себе ломоть сыра из женского молока, привезенного из негритянской земли. Сыр был черный.
Как только были опустошены первые кружки вина, трапеза превратилась в обжорство. Люди принялись жрать наперегонки, подзадоривая друг друга и в то же время не замечая друг друга.