Так мне и пришлось с непокрытой головой уйти из отцовского дома, чтобы вступить в новую жизнь. Теперь вы и сами видите, что мачеха моя была зверь, а не человек. Я так никогда и не вернулся в родной дом. Отец перекочевал в другое имение. Бывая в городе, он раза два-три навещал меня. Потом он умер. Что сталось с мачехой и ее семейством, я не знаю, да, по правде сказать, и знать не желаю. Но справедливости ради мне следовало бы поблагодарить эту злую женщину за то, что она меня выжила из дома. И теперь я не бог весть чего достиг, но все же это лучше, чем жизнь мызного батрака. А кем еще я мог бы стать, живя дома?
Впрочем, мне пришлось пройти нелегкую школу жизни. Тому жестянщику нужен был не ученик, а просто мальчишка для черной работы. Кроме горя и нужды, мне там нечему было научиться. Так уж случилось, что всю свою молодость мне пришлось провести среди жестоких, бессердечных людей. Побоев, голода, издевательств — всего этого я испытал более чем достаточно. Но зато я скоро понял, что мне не на кого надеяться, кроме самого себя. Поняв это, я начал приглядываться к окружающему. От жестянщика я ушел к слесарю, у которого уже смог научиться кое-чему, а оттуда — к настоящему механику. Учился я сам и не противился, когда меня учили другие. И так всегда, до сегодняшнего дня.
Но все это не главное в моей истории. Не ради всего этого я начал свой рассказ. Если что и поддерживало меня в моей горестной судьбе, то это Ама или, вернее, воспоминание о ней. Потому что самое Аму мне уже не довелось увидеть, по крайней мере, живой… Я слышал, что ее отец тоже ушел из того имения, а после этого я потерял и последние следы. И потому Ама сохранилась в моем воспоминании такой, какой я видел ее в последний раз. Рассудком я понимал, что она уже взрослая и выглядит теперь совсем иначе. Но я не мог, да и не хотел представлять ее себе иной. Такой, какой я ее помнил, она была мне ближе, понятнее и милее. Единственное человеческое существо, которое проливало слезы жалости из-за меня! Да, так я представлял себе ее образ, и этот образ утешал и поддерживал меня. И мысль моя шла дальше: она теперь, конечно, образованная барышня, но ведь и я уже не тот, кем был тогда. Да и мир постепенно изменился, и перегородки между сословиями уже не считаются такими непреодолимыми. Встретиться бы с ней еще хоть раз в жизни!.. Ну да, это, пожалуй, можно назвать любовью, хотя это, любовь к человеку, которого не видишь и которого, быть может, уже и на свете нет. Не умею я выразить все это так, чтобы вы поняли меня. И мне самому не все было ясно. Во всяком случае, я на других женщин не глядел, ни тогда, ни позже.