По-стариковски сопя носом, Видрик медленно прикрепил к удочке новый крючок. При этом он заговорил уже спокойнее, как человек, который знает: хотя его обманули, но и сам обманщик мало выиграл от этого:
— Хотел бы я знать, куда ты пойдешь с крючком в брюхе? Конец тебе, сдохнешь как пить дать! Зароешься башкой в ил и окочуришься! Думаешь, обжулила меня? Но-но, пробовали уже некоторые, да…
Он презрительно сплюнул в воду.
Лээни широко раскрытыми глазами смотрела на парнишку.
До сих пор она его по-настоящему и не разглядела. Она боялась его серьезности, взгляда его впалых глаз, смеха на его морщинистом лице. Теперь она будто впервые наблюдала его.
И Лээни увидела, как Видрик разорвал пополам большого дождевого червяка, как насадил на крючок одну из половинок. Потом поплевал на него, закинул удочку и произнес угрожающе, словно имел дело с целым легионом противников:
— Поживем — увидим!
И оба они — пастушонок и собака — опять уставились на качающийся поплавок. И снова над ручьем воцарилась пронизанная солнцем тишина. Силуэты мальчика и собаки походили среди этой красоты на кривые, обгорелые пни.
И вдруг Лээни стало жалко, невыразимо жалко Видрика. Какой же он одинокий и несчастный! Если бы хоть кто-нибудь обращался с ним дружелюбно! Если бы кто-нибудь сумел вызвать у него искренний смех или слезы! И Лээни, склонив голову к мальчику, сказала неожиданно для себя полушепотом:
— Видрик, чего ты тут сидишь на берегу?
Видрик ответил раздраженно, грубым голосом:
— А куда мне деваться?
Этот увалень даже головы не повернул к Лээни! Снова настала минутка душной тишины.
— Видрик… хочешь… я принесу тебе хлеба с маслом?.. — прошептала Лээни.
Она сказала это сдавленным голосом, сказала, словно прося милостыню.
— Хлеба с маслом? — Теперь мальчик все же повернулся и вопросительно взглянул на Лээни. Вслед за ним и собака повернула к девочке морду, на которой было точно такое же выражение, как у Видрика. — Еще бы мне не хотелось хлеба с маслом!
Лээни вскочила, и ей вдруг стало так весело, что она звонко крикнула, почти пропела на «детском языке»:
— Лиос-лита-ливай-лися ли-здесь! Ли-я лиско-лиро ливер-линусь!
А когда Видрик взглянул на нее в недоумении, она повторила, уже на бегу:
— Оставайся тут! Я скоро вернусь!
Она бежала без остановки, пока из-за деревьев не показались гребни соломенных крыш хутора. Там было по-прежнему тихо. Сестра Мария стояла, опершись о садовую калитку, устало полузакрыв глаза, а в волосы у нее были воткнуты три цветка желтоголова.
— Ты откуда несешься? — безучастно спросила она.