И по примеру этого человека Раннус захотел попытать счастья! Воспоминание о нем одновременно и пугало и ободряло. Ему хотелось шагать по его следам и ощупывать пальцами те же камни, которых когда-то касался морской разбойник. Это принесло бы ему — жалкому, искалеченному — счастье.
Затуманенно-лихорадочными глазами глядел он в пустой двор. Мысли его неслись вскачь, мечты пламенели. Луна подымалась все выше, будто кто-то с розовым фонарем в руке шел по черно-синему ночному небу.
Словно сквозь сон отсчитывал Раннус далекие удары часов. Но потом испугался: уже полночь, а он еще тут, в самом начале своего пути, и о свободе еще не может быть и речи! Разве не все равно, лежать ли на нарах в камере или здесь на поленьях, чтобы завтра снова попасть к ним в лапы?
Осторожно скатывая с себя поленья, он сел. Встать он не мог, поленница доходила почти до потолка. Он огляделся: в погребе царила непроглядная тьма. Перед окном еле-еле белела береста. Кругом было тихо, словно в могиле.
Он пополз на руках, каждую минуту останавливаясь, чтобы прислушаться. Он услышал только шорох соринок, осыпавшихся с поленьев. Потом пальцы его нащупали пустоту. Он перевернулся и сел на краю поленницы, свесив ноги.
Он снова прислушался, но все было тихо. Тогда он начал спускаться, держась руками за край поленницы, нашаривая ногой дорогу. Касаясь пальцами ног поленьев, он спускался словно по лестнице. Поленница скрипела и шаталась под ним.
Вдруг он оступился и испуганно ухватился за верхние ряды. В тот же момент из-под его ноги выскользнуло полено, покатилось вдоль поленницы, задевая за другие поленья и с грохотом свалилось на каменный пол. Раннус, словно подбитый, опустился на корточки и сунул ушибленную руку в рот.
Он сидел некоторое время, посасывая окровавленный большой палец и широко раскрытыми глазами глядя в кромешную тьму. Он весь дрожал от страха, боясь шевельнуться: как далеко был слышен этот грохот? Через открытую форточку он должен был донестись до часовых в коридоре, он даже мог разбудить тех, что спали в караульной.
Он долго ждал, не шевелясь. Но все оставалось спокойным. Тогда он встал и с дрожащими коленями принялся пробираться через кучи наколотых дров, лестницы и доски. Словно домовой, продвигался он в полнейшей тьме в сторону двери, ведшей к потайному ходу. Ее задвижки он перерубил, когда один колол дрова в погребе.
Он боком протиснулся в промежуток между стеной и поленницей. Куртка его шурша терлась о штукатурку и поленья. Он ощупал рукой пол возле двери, нашарил кучу мусора и откинул его. Затем, собрав силы, расшатал и слегка приоткрыл дубовую дверь. Подобрав грудь и живот, он протиснул свое костлявое тело в эту щель.