И это творцы? О нет, это были машины, это были рабы, их подгоняла та же жажда жизни, голод гнал их на стены. Существовать, жить только и хотели они. Не было никакого общего стремления, которое их, словно птиц, объединяло бы для полета в теплые страны. Не было никакой творящей идеи в их существовании.
Кто знает, для чего люди страдают, борются, умирают? Кто управляет большой мировой стройкой? Тот ли там, наверху, неведомый, неизвестный, быть может, несуществующий? Или тот там, внизу, устрашающий, черный и, быть может, такой же несуществующий? Но не провалятся ли они в конце концов при мировой катастрофе, все вместе, ломая леса, в темную пасть смерти?
Раннус пилил решетку. Он собрал все силы и пилил все время, пока продолжался грохот стройки. Наконец, наконец-то и последний толстый брус был перепилен. Лишь на волосок осталось железа, соединявшего решетку со стеной. Раннус был свободен, но ему нельзя было выйти отсюда до темноты. Это ожидание было самым тяжелым. Он лежал, испытывая ужасные муки голода.
Он лежал, теряя порой сознание, и снова пробуждался, вздрагивая, в сидячем положении. Мозг его горел, словно в пекле. В нем сменялись сны и видения, отрывочные и бессмысленные. Какие-то рыжие облака плыли вокруг него. Какие-то синеватые клубки кишели, ширились, разгорались и лопались с ужасной болью. Мозг его кипел.
Он проснулся внезапно и удивился царившей кругом тишине. Он не знал, как долго пролежал без сознания. Казалось, только мгновение. У рабочих был обеденный перерыв. Наевшись, они разлеглись на насыпи и спали. Тела их, словно мешки, лежали под палящим солнцем. Тишина царила над спящим скопищем рабов, руки и ноги которых, казалось, пустили корни в землю.
Часовой номер тринадцать снова стоял возле будки. У него были рыжие бакенбарды. Солнце светило в его неподвижное лицо. На нем был выгоревший серый мундир и большая фуражка. Несмотря на удушливую жару, он выглядел твердым и несгибаемым, словно жестяным. Так он неподвижно стоял, словно памятник царю.
Вдруг откуда-то сбоку на насыпи появился нищий на костылях. Он подпрыгивал, словно черный таракан, между двумя деревяшками. Он уселся на насыпи, вынул из-за пазухи круглый, как колесо, хлеб и, держа его обеими руками, принялся грызть. Казалось, все тело его участвует в работе пустых десен.
Эта картина заставила Раннуса вскочить. Он уже не соображал, что делает. Он превратился в дикого зверя. Обеими руками он схватил перепиленную решетку и отшвырнул в сторону. Потом он соскочил вниз и, шатаясь, побежал к нищему. Часовой номер тринадцать, широко раскрыв глаза, уставился на него, как на приведение, и оттого, что он так пристально смотрел, он не видел его.