— Иных нипочем не согнешь, только сломаешь, — пробормотал он про себя. — Кто не покорится, тот возьмет верх. Пусть бьют сильнее, чтобы людям захотелось дать отпор. Сильнее, сильнее! — крикнул он в толпу.
Вдруг поднялся ветер. Море запенилось красновато, и солнце опустилось в него, словно кровавая чаша. Ветер срывал жалкие крыши с домов и жалкое тряпье с людей. Лица женщин посинели, а мужчины стояли угрюмые, спрятав кулаки в карманах.
— Не всякому даже собственной смертью дано умереть, — сказал Клеон, — так что же говорить о жизни. Даже небо не всем принадлежит, не говоря о земле. И как сможет в последний, Судный день восстать тот, кто не восставал и при жизни!
Говоря так, он переложил топор на другое плечо и, засвистев, пошел. Он пошел к причалу островного старейшины.
Люди глядели ему вслед. Они вдруг увидели богатый дом старейшины, его прекрасные рыбные угодья, его вспаханные поля. А потом они увидели самого старейшину, стоявшего в воротах и злобно глядевшего на всех.
Корас поспешно натянул корзину на голову и быстро ушел.
Но, отойдя подальше, он сказал своей иссохшей жене и хилым детям:
— Несправедливо, что мы собственное свое поле должны возделывать для чужого…
Больше он на этот раз ничего не подумал.
Никиас постоял еще минутку, потом погнался за разбежавшимся стадом, мысли его разбежались еще дальше. Все прежнее показалось ему вдруг далеким, все личные заботы куда-то отступили, и он видел только большие развевающиеся знамена.
Вместе с поднявшимся ветром быстро наступила тьма, но в деревне никому не хотелось спать.
Мужчины ворочались с боку на бок, потом встали и отправились к Клеону. Тот сидел при свете фонаря в рыбном сарае островного старейшины, почесывая спину собаке Никиаса, и, не подымая головы, говорил:
— Так-то, братец, все мы запаршивели, и все мы собаки. Только рычим меньше, а кусаться и не думаем. Человек — это собака навыворот, собака низшего сорта. Так-то, братец… Ты меня не понимаешь, но думаешь, сам я понимаю людей?
Потом он вдруг поднял голову и спросил решительно:
— Хотите земли? Хотите свободы? Ненавидите вы рабство?
И пришельцы ответили в один голос:
— Да!
В эту ночь все долго оставались вместе, разговаривая шепотом. Корас вздыхал, качая головой, — лицо его горело, словно от жара. Никиас махал руками, а Клеон всех распалял своими едкими насмешками. По домам разошлись поздно, пряча фонари под полами одежды, которую рвала и трепала буря.
Утром толпы людей собрались на дворе островного старейшины.
— Кто назначил его островным старейшиной? — вдруг спросил чей-то голос.