Уильям Кингстон высок и широк в плечах – советники расступаются перед ним.
– Милорд? Вам придется пойти со стражниками. – В голосе безусловная уверенность. – И благоразумнее вам держаться ближе ко мне. Я пойду рядом и проведу вас через толпу.
Кингстон отводит лишь в одно место. И когда явился Кингстон с ордером на арест, сердце кардинала ослабело, ноги подогнулись, он сел на сундук и рассыпался в сетованиях и молитвах.
В дверях Гардинер говорит:
– Прощайте, Кромвель.
Он останавливается:
– Называйте меня моим титулом.
– У вас больше нет титула, Кромвель. Вы таков, каким вас сотворил Господь. Да будет Он к вам милостив.
Солнце слепит, лиц не разглядеть. Советники вываливаются следом за ним. Очевидно, делами сегодня заниматься не будут, а может, считают, главное дело уже сделано.
Он думает, сейчас мне помог бы лишь тот, кто застрелил Пакингтона. Впрочем, даже для умелого стрелка целей слишком много. Кого бы выбрал я?
Его ждет лодка. Все подготовлено так тщательно, будто он сам этим занимался. Двухминутная потасовка, но ее, он полагает, заранее приняли в расчет. Быть может, кто-нибудь получил кулаком в морду, но их было столько на одного, они знали, чем все кончится. Отряхнули с себя пыль, сплавили меня с глаз долой.
Сегодня десятое июня. Когда во дворе с него сдуло шляпу, было около трех часов. Сейчас еще нет четырех. Полдня впереди. Он спрашивает Кингстона:
– Милорда архиепископа не арестовали?
– У меня нет такого приказа, – бросает Кингстон, но тут же добавляет: – Не тревожьтесь за него.
– Грегори?
– Я час назад видел вашего сына в палате общин. На его счет у меня приказов нет.
– А сэр Рейф? – Сегодня он очень внимателен к титулам.
– Возможно, его подстерегли, чтобы не допустить на встречу. Но опять-таки у меня нет приказов касательно государственного секретаря.
Он не спрашивает, а что Ризли? Говорит:
– Вы пошлете ко мне домой за кем-нибудь, кто будет прислуживать мне до моего освобождения?
Кингстон говорит:
– Не в нашем обычае оставлять джентльмена без слуги. Назовите имя, и его позовут.
– Пошлите в Остин-фрайарз, спросите Кристофа.
Он думает, я избит до синяков, но болеть они начнут только завтра. Под ними колышется лазурная вода. Впереди Тауэр. Камень искрится, точно море под ярким солнцем.