Сейчас солнце блестит на серебряных нитях в одеянии лорда Одли, играет на синем парчовом плаще лорд-адмирала. Вспыхивает алым в уголке его глаза, когда он прикладывает руку к груди, к сердцу, однако кинжала здесь нет, лишь шелк, лен, кожа. Рейф был, конечно, прав. Когда кинжал нужен, невозможно пустить его в ход.
Снизу тянут за рукав.
– Это вы потеряли, лорд Эссекс?
Мальчонка раздулся от гордости: и что шляпу поймал, и что знает, кто из лордов кто. Он достает монетку, смотрит в задранное кверху мальчишеское лицо:
– Я тебя знаю. Ты носил камыш в Йоркский дворец.
– Благослови вас Бог, милорд, это небось был мой брат Чарльз. А я Джордж. Мы с ним на одно лицо, нас часто путают. Только Чарльз… – Мальчик тянет руку вверх, показывая, какой сейчас его брат.
– Да уж, – говорит он.
Когда Чарльз носил камыш, Анна Болейн была еще простой маркизой; а поскольку он шел в ее логово, Чарльз спросил: «У вас есть образок, сэр, защититься от нее?»
Он говорит:
– Кланяйся от меня брату. Надеюсь, у него все хорошо? И спасибо тебе за шляпу.
Он вроде бы замечает Стивена Гардинера, черную тень на фоне красного кирпича. Где государственные секретари, думает он, кто-нибудь из двоих должен присутствовать… В горле сухо. Сердце трепыхается. Тело знает, голова только начинает понимать… а тем временем мы идем на заседание совета.
Они вступили под крышу, оставив летний день позади. Он думает, здесь я расстался с последним своим приверженцем: Джордж вприпрыжку умчался по лугу, подбрасывая в воздух награду. Рича нигде не видно. Он думает, Уайетт сказал, Чарльз Брэндон мне не поможет, и даже если это неправда, Брэндона здесь нет. А вот Норфолк подкрался сзади. Флодденский Норфолк, отец, прозванный в честь битвы. Как вам такое, Кромвель?
Он думает, мой отец Уолтер не оставил бы кинжал дома. Будь здесь мой отец, я бы не боялся – боялись бы враги. Будь здесь Уолтер, они бы попрятались под столом и обмочились со страху.
Он озирается:
– Будет ли милорд архиепископ?
Фицуильям отвечает:
– Мы его не ждем.
Гардинер вошел вслед за ними. Загораживает дверь.
– Что это значит, Винчестер? – спрашивает он. – Вы вернулись в совет?
– Как и следовало ожидать, – отвечает Гардинер.
– Посмотрим, надолго ли. Кто-нибудь хочет держать пари? – Он садится. – Наше число уменьшилось, но, может быть, начнем?
Фицуильям говорит:
– Мы не садимся с изменниками.
Он готов: вскочил, зубы стиснуты, глаза сузились, дыхание учащенное.
Норфолк говорит:
– Я вырву у вас сердце и затолкаю вам в глотку.
Писари, прижимая бумаги к груди, отступили к стенам, пропуская королевских алебардщиков. Советники бросаются на него. Словно стайные звери, они рычат и скалят зубы, сопят и наскакивают. Фицуильям тянет руку сорвать с него орден Подвязки. Он отбивается, толкает Норфолка так, что тот отлетает к столу. Однако Фицуильям напрыгивает снова. Они тянут его, тащат, пинают, толкают, осыпают ударами, золотую цепь сорвали, он набычился, выставил кулаки, ревет, трясется от ярости, не думает, что говорит, да это и не важно – все кончено. Цепь и Георгия отняли. Кто-то смахнул на пол его бумаги.