– Но не в знак любви. И в итоге она носила его не как кольцо, а как украшение на поясе. – Он закрывает глаза. – Потому что оно было слишком тяжелое. Слишком много слов.
– Каких слов? – спрашивает Норфолк.
– Восхваляющих послушание.
Гардинер разыгрывает изумление:
– Вы считали, что она должна вас слушаться?
– Я считал, она должна слушаться отца. И я показывал этот предмет его величеству. Счел это разумной предосторожностью на случай обвинений, какие сейчас выдвигаете вы. Королю кольцо так понравилось, что он забрал его и сам подарил дочери.
Ризли опускает взгляд:
– Чистая правда, милорд. Я при этом присутствовал.
Рич с ненавистью косится на Ризли:
– И все равно, объем вашей переписки с леди Марией, ваше неоспоримое на нее влияние, характер сведений, которыми она с вами делилась, сведений, касающихся ее телесной…
– Вы хотите сказать, она жаловалась мне на зубную боль?
– Она сообщала вам то, что приличествует знать врачу. Не постороннему человеку.
– Я и не был для нее посторонним.
– Возможно, – отвечает Рич. – Она даже делала вам подарки. Отправила вам пару перчаток. Перчатки означают союз. Означают брак.
– Французский король подарил мне пару перчаток. Он не хотел на мне жениться.
– Мне отвратительно, – говорит Норфолк, – что дама благородного происхождения так себя унизила.
– Не вините даму, – резко произносит Гардинер. – Кромвель уверил леди Марию, что лишь он собственной персоной единолично защищает ее от смерти.
– Вот оно что, – говорит он. – Моя персона. Леди Мария не устояла перед моим пурпурным дублетом.
– Я хорошо помню, – говорит Норфолк, – хотя, клянусь мессой, не могу присягнуть, когда именно это было…
Он, Томас Эссекс, заводит глаза к потолку:
– Пусть вашу милость не останавливают подобные мелочи…
– Но там были и другие, – продолжает Норфолк, – так что я могу утверждать…
– Выкладывайте уже! – рявкает Гардинер.
– Я помню некий разговор. Может ли женщина править. Может ли Мария править. И вы, вмешавшись, по обыкновению, в беседу джентльменов, сказали: «Это зависит от того, кто будет ее мужем».
Гардинер улыбается:
– Это было осенью тысяча пятьсот тридцатого. Я присутствовал при разговоре.
– И в дальнейшем, – подхватывает Рич, – вы приложили все усилия, чтобы она не вышла замуж. Всем ее женихам отказывали.
– И еще я помню, – говорит Норфолк, – когда король упал с лошади на турнире…
– Двадцать четвертого января тысяча пятьсот тридцать шестого года, – вставляет Гардинер.
– …когда короля унесли в шатер и положили то ли мертвого, то ли умирающего, вас заботило одно: «Где Мария?»
– Я тревожился за ее жизнь. Думал, как ее уберечь.