— Вы знаете, что творится у нас с молодняком? — спросил я.
— Как же, — сказала она. — И подумать страшно! Я как-то была у вас, заходила в телятник, видела больных телят — лежат себе на соломе, маленькие, жалкие. Глядишь на них — и сердце обливается кровью. — И на ее черных красивых глазах навернулись слезы.
«Вот ее-то нам в телятник и нужно, — думал я, — быть может, ее горячее материнское сердце совершит то чудо, которого не может совершить ветеринарная наука».
Таисия Алексеевна выслушала наше предложение, согласилась с условиями и вскоре со всей семьей переехала в Караваево.
Телятницей она оказалась замечательной. Более нежного и заботливого человека, большей любви к животным я, пожалуй, не встречал.
Снова мы сделали самую тщательную дезинфекцию телятника. Снова сменили всю подстилку. Но болезнь продолжалась.
Подозревая, что микробы суставолома повсюду, что, быть может, мы сами переносим их на своей одежде, я решил полностью изолировать телятник от внешнего мира: вход туда был запрещен кому бы то ни было, даже мне. Одна только Таисия Алексеевна общалась с телятами. Несколько недель она даже домой почти не ходила. Дома у нее хозяйничала старшая дочка Настя. Она готовила обед, кормила младших сестренок и братишку, ухаживала за отцом. Несколько раз в день они все прибегали к телятнику, приносили матери завтрак, обед и ужин, ставили возле закрытой двери, а сами стучали в дверь и кричали:
— Мама! Мама! Как ты там?
Она отвечала из-за двери:
— Плохо, деточки. Плохо, родимые. Опять сегодня пал один теленок…
Таисия Алексеевна жила в эти дни, как в заключении. Никто к ней не входил. И корма для телят ставились под дверью, и все разговоры велись через дверь. И я часто торчал перед дверью телятника с одним и тем же вопросом:
— Ну, как?
— Плохо, Станислав Иваныч! Ой, плохо! Опять сегодня двое пали.
Я слышал, как она плачет за дверью.
Строгая изоляция телят тоже не дала никаких результатов. У меня совсем опустились руки.
Обратился я за советом в город. Рассказал, как мы боремся с болезнью, спросил, что еще можно сделать.
Мне ответили:
— Вы сделали все, что было возможно. Больше ничего сделать нельзя. Остается только запастись терпением и ждать: всякая инфекция рано или поздно кончается, когда-нибудь она кончится и у вас.
Но как можно сидеть и ждать сложа руки, пока погибнут все телята, пока погибнет твоя надежда, мечта!
…Шла зима 1932 года. Зима в тот год была суровая. Февраль выдался вьюжный. Как раз в эти февральские дни должна была отелиться одна из лучших наших коров. Новорожденный теленок был почти обречен на гибель, как и большинство других. Я мучительно думал о том, как спасти телят, как уберечь их от болезни. Одна мысль сменяла другую. Я стал рассуждать так: «Болезнетворными микробами заражены все помещения совхоза, в которых содержится скот. Вот если бы теленок родился и выращивался в каком-нибудь помещении, где скота прежде никогда не бывало… Но где найти такое помещение? В одних живут люди, в других хранятся корма, инвентарь. Правда, есть у нас одна свободная постройка — маленькая недостроенная баня на краю усадьбы. Но в этой бане так же холодно, как на улице, как же поместить туда новорожденного теленка?»