— Оставим сожаления, — сказала я. — Я — женщина, и эта данность неизменна.
— Не возражаю, — улыбнулся граф. — Вы слишком хороши, чтобы быть мужчиной. Если бы вы оказались юношей, мне пришлось бы вызвать вас на дуэль, чтобы избавиться от красавца-соперника на внимание прекрасных дам.
— Полно, — со смешком отмахнулась я.
— Если вы еще помните, то я объявил вас первой красавицей всего Камерата, — заметил Дренг.
Посмотрев на него, я не смогла не полюбопытствовать:
— Что заставило вас решиться на это, ваше сиятельство? Я видела ваши опасения.
— Во-первых, вы сказали, что разочарованы во мне, а я не могу позволить себе разочаровать даму. Я привык видеть дам довольными… э-э, — болтун прервал сам себя и перешел ко второй части своего ответа: — А во-вторых, государь так пристально следил за нами, что я не мог остаться к этому равнодушным и решил поозорничать. Когда дразнишь короля, это будоражит, не так ли, ваша милость?
Пропустив мимо ушей его вопрос, я констатировала:
— Стало быть, все-таки лгали и просто подшучивали надо мной, называя первой красавицей, — укоризненно покачала я головой, пряча улыбку.
— Ничуть! — искренне возмутился его сиятельство. — Ни словом не солгал. Да и думай я иначе, то не угрожал бы вам дуэлью в случае, если бы вы были мужчиной. Я честен, Боги мне свидетели. Им же вы не станете возражать, ваша милость?
— Богам возражать не стану, — рассмеявшись, заверила я Дренга.
Всё остальное время, составлявшее основную часть моего дня, была служба герцогине, опять начинавшаяся с раннего вставания и ожидания, когда ее светлость позвонит в колокольчик, чтобы объявить о своем пробуждении. И так до вечера. Достаточно однообразное времяпровождение, тяготившее меня и вызывавшее протест. Не хватало свободы. Меня душила привязь и невозможность проявить себя как-то иначе, кроме того, что требовала ее светлость.
Быть может, государь и рассчитывал на это, когда оставил мне служение своей тетке. Уже зная меня, он не мог не понимать, как тяжко должно быть мне в установленных рамках, но признавать этого не хотелось, потому что тогда мне открывалось два пути: покои короля или дорога в отчий дом. Можно было выбрать вторую, но тогда с большой долей вероятности можно было предположить, что это окончательно закроет передо мной ворота дворца, а значит, и всякие надежды, как прежние, так и новые — на возвращение Его Величества в мою жизнь. А этого я желала не меньше, чем избранного мной еще в отрочестве пути.
Первый же путь мешало выбрать стойкое убеждение в хрупкости королевской страсти и, тем более, сомнения в его стойкости и верности. Но! Но даже если я в его покоях продержусь не меньше Серпины Хальт, то однажды появится королева, а с ней я не смогу делить мужчину, которого буду почитать своим. Да что там! Если сейчас, пусть и любовница, но его женщина, то после женитьбы у государя будет совсем другая женщина, а возлюбленная превратится в порочную интрижку? Нет уж. Ничего подобного я вовсе не желала. И я продолжала влачить свое существование фрейлины герцогини Аританской.