— Моя маленькая женушка — и та не могла бы лучше управиться с ними,— сказал мистер Тетерби, утирая раскрасневшееся лицо.— Хотел бы я, чтобы ей самой пришлось сейчас их утихомиривать, очень бы хотел!
Мистер Тетерби поискал среди газетных вырезок на ширме подходящую к случаю и назидательно прочел детям вслух следующее:
— «Бесспорен тот факт, что у всех замечательных людей были замечательные матери, которых они впоследствии чтили как своих лучших друзей». Подумайте о своей замечательной матери, дети мои,— продолжал мистер Тетерби,— и учитесь ценить ее, пока она еще с вами!
Он снова удобно уселся у камина, закинул ногу на ногу и развернул газету.
— Пусть кто-нибудь, все равно кто, еще раз вылезет из кровати,— кротко и ласково произнес он, не обращаясь ни к кому в отдельности,— «и крайнее изумление станет уделом этого нашего уважаемого современника!» — Последнее выражение мистер Тетерби нашел среди вырезок на ширме.— Джонни, сын мой, позаботься о твоей единственной сестре Салли; ибо никогда еще на твоем юном челе не сверкала столь драгоценная жемчужина.
Джонни сел на низенькую скамеечку и благоговейно согнулся под тяжестью Молоха.
— Какой великий дар для тебя эта малютка, Джонни! — продолжал отец,— и как ты должен быть благодарен! «Не всем известно», Джонни,— теперь он снова обратил взгляд на ширму,— «но это факт, установленный при помощи точных подсчетов, что огромный процент новорожденных младенцев не достигает двухлетнего возраста, а именно...»
— Ой, папа, пожалуйста, не надо! — взмолился Джонни.— Я просто не могу, как подумаю про Салли!
Мистер Тетерби сжалился над ним, и Джонни, еще глубже восчувствовав, какое сокровище ему доверено, утер глаза и вновь принялся баюкать сестру.
— Твой брат Дольф сегодня запаздывает, Джонни,— продолжал отец, помешивая кочергой в камине.— Он придет домой замерзший, как сосулька. Что же это случилось с нашей бесценной мамочкой?
— Вот, кажется, мама идет! И Дольф! — воскликнул Джонни.
— Да, ты прав,— прислушавшись, ответил отец.— Это шаги моей маленькой женушки.
Ход мысли, приведший мистера Тетерби к заключению, что жена его — маленькая, остается его секретом. Из нее без труда можно было выкроить двух таких, как он. Даже увидев ее одну всякий подумал бы: «Какая рослая, дородная, осанистая женщина!» — а уж рядом с мужем она казалась настоящей великаншей. Не менее внушительны были ее размеры и по сравнению с ее миниатюрными сыновьями. Однако в дочери миссис Тетерби наконец-то нашла свое достойное отражение; и никто не знал этого лучше, чем жертвенный агнец Джонни, который с утра до ночи испытывал на себе вес и размеры своего требовательного идола.