Новая квартира казалось очень большой и просторной. Влада только потом поняла, что денег на новую мебель у родителей не было. У дома почти каждый день останавливались грузовики и веселые, разговорчивые дядьки тащили по этажам диваны, столы и обмотанные бумагой стулья. И громко, на весь коридор кричали: «Хозяин, добавить бы надо, надорвались совсем».
По детской наивности, Владе казалось, что такие грузовики с мебелью приезжают ко всем, кто заселился в новый дом. Но к ним никто не приехал.
А потом, ощущение счастья стало сжиматься, сжиматься, пока не превратилось в маленький комочек. А со смертью бабы Веры, пропало совсем.
Влада как-то быстро повзрослела, начала приглядываться, прислушиваться, словно пыталась найти причину исчезнувшего счастья.
Стефания Юзефовна выпускает из узких морщинистых губ струйку сигаретного дыма. Лисьи глаза полуприкрыты веками. «Пани бабуся», как про себя окрестила ее Влада, наслаждается очередным словесным выпадом. Нашла слабое место, нанесла удар, можно расслабиться. До встречи с ней, Влада считала, что удачно научилась закрываться от всего, что доставляет неприятности, обижает, ранит. А оказалось, вся защита похожа на раковину улитки. Слабенькое, не надежное укрытие. Пани бабуся расправилась с ним в два счета. Хрустнул улиточный домик, одни осколочки остались. Может и стоило собрать их в узелок и молча уползти слизняком в траву, остаться безо всякой защиты? Как бы не так. Да, пани бабуся разгромила хрупкую раковину, но зато при каждой встрече, щедро вручает внучке железную пластинку. Пожалуй, скоро из этих пластин соберутся славные доспехи, гладкие и блестящие, и ничего не сможет попадать внутрь. Все будет отскакивать, не задевая хозяйку. И Влада станет такой же, как пани бабуся.
– А почему вы мне про дедушку ничего не рассказываете?
Пани бабуся хмыкнула. – Тебя одолела жажда восстановления родственных связей?
– Нет, но…
– Твой дед был профессором и имел определенный вес в металлургической промышленности. А в жизни, был слабым, ведомым человеком. Если бы не я он так и остался простым доцентом. Михал пошел в него.
– Какой Михал?
– Да твой отец конечно!
– Папу звали Михаил.
– Как же! Михаилом он стал из глупого желания досадить мне. Мой старший сын Марек, был совсем другим. У него был сильный, волевой характер. Он точно знал, чего хочет. У Марека была гордость, заметь не гордыня, а именно гордость. Его ждало блестящее будущее.
И Влада должна была выслушать и согласиться, что Марек был просто потрясающим сыном. Выходило, что за свои восемнадцать лет он успел больше, чем другие за шестьдесят. Ежу понятно, что Марек был копией своей матери, соответственно обреченным на успешную и завидную жизнь. За что только ни брался гениальный Марек Домбровский, все приводило к заслуженной награде. Если бы он пошел в армию, то за короткий срок дослужился бы до генерала. Но Марек поступил в юридический ВУЗ. Впоследствии он, конечно же, стал бы великим адвокатом. Он побеждал в олимпиадах и конкурсах, играючи занимал призовые места в спортивных состязаниях. Изучал два иностранных языка. Он нравился девушкам. Влада так и ждала, что следующим подвигом Марека станет хождение по воде аки посуху. Она рассматривала фотографии, смазливый юноша, с лисьими глазами пани бабуси и судя по выражению лица и отрывочным воспоминаниям, обладатель чудовищного самомнения. Скорей всего, оно-то его и погубило. Спускаясь на лыжах на спор с горы, гениальный первокурсник Марек врезался в дерево. Сейчас окажется, что на среднерусском склоне горы рос баобаб, занесенный в красную книгу.