Как бы то ни было, всякий раз, когда спор заходил в неприятное положение, Гримберт вспоминал про графа Аббона, отчего лицо Аривальда мгновенно скисало. Более никакие его доводы в защиту своевременной ретирады не работали, а блестящие аргументы теряли силу, точно снаряды с отсыревшим порохом.
***
— Прости меня, Вальдо.
«Убийцу» можно было корить за недостаток вооружения и небольшую боевую массу, за несовершенную навигационную систему и низкий моторесурс, однако удар он держал превосходно, слава фламандским мастерам, создавшим этот доспех!
Несмотря на множество попаданий он сохранял боеспособность, пусть и кренился во все стороны сразу, точно пьяный монах на воскресной проповеди. И даже оставался в силах огрызаться огнем, поднимая в воздух клочья маскировочных сетей.
Прочь. Прочь отсюда. Гримберт стиснул зубы до костяного хруста за ушами. Мочевой пузырь горел огнем, точно его тонкая оболочка наполнилась жгучей кислотой, почки превратились в зазубренные, вонзившиеся в мясо, камни. Прочь, прочь, прочь… От бьющих в упор орудий, вышибающих искры из шлема, от остервенелого грохота аркебуз, от…
От собственного страха, юный маркграф, сказал ему голос. От собственной трусости.
Выждав момент вражеского залпа, он заставил «Убийцу» совершить резкий маневр уклонения, приняв огонь на массивный бронированный наплечник доспеха. Вышло удачно, тяжелая броня задребезжала от множественных попаданий, ни одно из которых не смогло серьезно его уязвить. Он выиграл четверть минуты, пока орудия перезаряжаются, но в силах ли это время спасти ему жизнь? Единственный спасительный проход завален деревьями, а сунувшись в чащу, что превратилась в смертельно опасную засеку, он попросту завязнет там, сделавшись беспомощной мишенью…
Сенсоры «Убийцы» пусть и лишились тепловизора и многих других датчиков, все еще работали, вытягивая изображение поля боя с предельно возможным контрастом, доступным для его зрительных нервов. В этом изображении Гримберт стал судорожно искать пусть для отступления. Может, участок чащи пожиже или какую-нибудь тропу, по которой он смог бы протиснуться, или…
Ему казалось, что бронекапсула вокруг него раскалена до белого свечения и жжет кожу, что его тело корчится, запекаемое в ней, точно в медном быке, источая смрад горелой плоти, и только нейро-коммутация не дает ему в полной мере ощущать боль. Возможно, это будет не самое страшное, что ему суждено испытать перед смертью. Если чертовы антихристы возьмут его живым, вытащив из обломков доспеха, о его собственной участи будет с ужасом говорить вся Туринская марка.