Я кивнула внутри шлема:
– Так как им известно, что может произойти?
– Или еще никто никогда не был так богат, – сказала Фура, а потом взволнованно воскликнула: – Приналяжем, ребята! Я вижу свет.
Миг спустя Лагганвор сказал:
– Я тоже вижу желтое свечение. Уже недолго.
Тут и я увидела. Это был тот же пульсирующий желтый свет, что исходил из мешка, но его сила нарастала с каждым поворотом рукояти лебедки.
И вот показались все четыре тележки. Мы делились друг с другом наблюдениями. Тележки были уменьшенными копиями той, на которой мы приехали, и двигались по более узким путям. Они имели боковые ограждения, и на каждой лежало множество мешков, излучавших желтизну. На моей тележке их было с полсотни – вполне достаточно, чтобы вместить тысячу пистолей, если не две. Даже не видя этих пистолей, не зная их номиналов, я не сомневалась, что такого количества денег не лицезрела ни разу в жизни. А ведь это лишь крошечная часть богатства Босы – должно быть, эти тележки пиратка нагружала сотни раз за свой долгий и жуткий век.
У меня уже ныли от изнеможения мышцы, но появление тележки вызвало новый прилив сил. Тем не менее Фура выиграла состязание: ее тележка первой преодолела порог и выровнялась. Нездоровая фосфоресценция разлилась по залу, омывая нас. Кладь на тележке казалась одной сплошной раскаленной горой, готовой лопнуть от огромного давления магмы.
Как будто приняв вызов, кошель с пистолями засиял еще ярче, и его пульсация как будто соответствовала ритму более крупного трофея.
Моя тележка преодолела подъем следующей, затем почти одновременно прибыли тележки Лагганвора и Прозор. Какой-то инстинкт, однако, заставил этих двоих прекратить работу, когда тележки все еще находились на наклонной части пути.
– Этого достаточно, – сказала Прозор. – Сосчитай пистоли в нескольких мешках, просто чтобы удовлетвориться, и верни их на место. Сдается мне, есть веская причина, не позволявшая Босе держать все деньги в одном месте.
Фура сняла с тележки мешок, развязала его и едва не отпрянула от яркого света, который выпустила на волю. Теперь этот свет был изжелта-белым, излучение других мешков, приглушенное тканью, становилось неприятно интенсивным. Я чувствовала себя так, будто очутилась в печи, разгорающейся все жарче.
Затем появился звук. Кажется, Лагганвор услышал его первым. Он машинально поднял руку и постучал по шлему – так делал любой из нас, когда начинала барахлить трещальная установка.
Я тоже услышала. Это был свист, а не жужжание и не шипение помех. Звуковые колебания набирали интенсивность и частоту, ощущался цикл усиления и ослабления, в точности соответствующий пульсации монет.